Когда поют цикады - Стивен Амидон

Селия отключила телефон. Боже, эту женщину понесло по-настоящему. Она спустила воду в унитазе и вымыла руки. Посмотрела на себя в зеркале, и тогда-то оно и вернулось – чувство, что она испытывала во время лихорадки после рождения Джека. Чувство, что мир уплывает от нее. Что вещи, только что находившиеся под рукой, прямо перед носом, внезапно оказываются вне пределов досягаемости. Ей снова вспомнилось лицо Джека, когда он явился домой в среду утром, еще до того, как стало известно о мертвой девушке на Локаст-лейн, – то же самое озадаченное выражение, что у него было и после бегства Лекси из жилища Пэрришей. Словно он только что увидел нечто пугающее, нечто совершенно для него непонятное.

Снаружи перед дверью туалета дожидался сморщенный человечек в инвалидной коляске. Он уставился на нее свирепым взглядом.

– О, простите, – проговорила Селия.

– Полагаю, вы умеете читать, – процедил мужчина.

– Ну конечно, умею. А иначе что мне делать в библиотеке?

Дома она сразу же поднялась в комнату сына. Он все еще спал.

– Джек, просыпайся!

Ему понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, где он находится.

– Что ты сделал с Иден? – набросилась Селия на парня, едва лишь он уселся.

– Что? Ничего.

– Но ты же что-то сделал с ней, так ведь?

– Господи, мама! Ты говоришь прямо как эти хейтеры в «Твиттере»!

– Нет, Джек, я говорю как твоя мать!

Голос ее звучал резко, как никогда прежде. Она не собиралась терпеть его нрав и чванливость. Не сегодня.

– Ханна думает, что ты что-то сделал с Иден!

– Да кто тебе это сказал?

– Элис.

– И ты ей веришь?

– Джек, ты должен сказать мне правду. Немедленно!

Теперь Джек окончательно проснулся. И понял, насколько серьезен настрой Селии. Гнева и дерзкого сарказма как не бывало. Он едва ли не заблеял:

– Мам, послушай меня. Кристофер лжет. Чокнутая мамаша Ханны лжет. Ничего я не делал с Иден.

– Клянешься?

– Да чем угодно!

Женщина протянула руку.

– Поклянись мной!

Его лицо скривилось от странности ее просьбы. А может, от чего-то другого, чего-то более тревожного – от чудовищности лжи, что он собирался выложить. Но затем Джек взял ее за руку – осторожно, снизу, словно раненую птицу.

– Мама, я говорю тебе правду.

И Селия поверила ему. Ей пришлось. Ведь он был ее сыном. Она родила его в лихорадке, едва ее не прикончившей. Она вырастила его. Он был ее сыном, а судить своих детей невозможно. Когда дело касается их, миру нечего ждать от вас справедливости. Вы просто верите им. Вы защищаете их. Неважно от чего. Каким бы Джек ни был, это ее материнский долг.

– Ты ведь веришь мне? – спросил сын.

– Конечно, верю, – ответила мать.

Элис

Она набила сообщение Селии, пока дожидалась номера. В гостиницу обычно до четырех не заселяли, но Элис оказалась приоритетным клиентом. Банковская карточка у нее какая-то особая. Так что ей пообещали, что через час полулюкс для нее будет готов. Она решила посидеть в фойе. Внезапно обретенная дурная слава закрыла перед ней большинство мест, где она привыкла коротать время. Может, на некотором извращенном погранично-социопатическом уровне и захватывающе было бы нагрянуть в фитнес-центр или «Старбакс», но ей точно не хотелось, чтобы ее окатили чаем масала или уронили на ногу гирю. О доме Мишеля и думать было нечего. Элис даже представить было страшно его ярость и стыд, когда он прочел статью. Наверняка воспринимает ее теперь эдаким суккубом, вызванным из адских глубин, чтобы лишить его всего.

Она устроилась возле горшечного деревца и написала бывшей лучшей подруге, хотя Селия наверняка и удалит сообщение не читая. Потому что уже знает, что твиты «Эмерсонских Глубин» – работа Элис. Знает, что «ее дорогая» – на самом деле ее заклятый враг. И все же Элис была обязана попытаться достучаться до Селии. Иначе Кристоферу грозит оказаться за решеткой на долгие-долгие годы.

До звонка журналистки вчера вечером Элис по-настоящему была убеждена, что дела наконец-то пошли на лад. Выходные выдались славными. Ветка в «Твиттере» оказалась даже более действенной, нежели она надеялась. Комментарии демонстрировали, что ей удалось нащупать нерв скрытой неприязни к Джеку. Парня искренне недолюбливали. Он унижал каких-то там бедняков в торговом центре. Издевался над уймой одноклассников. Но самым большим его грехом был, по-видимому, мухлеж в теннисе.

Откровение о случае с Лекси многих задело за живое. Несколько учениц Уолдовской школы, не пожелавших раскрыть свою личность, заявили, что давно уже держатся подальше от Джека, распознав темную сторону его души. Одна из таких выразила мнение, что «Лекси с ним встречалась только потому, что была программной и с ней никто не общался». На что другой анонимный комментатор заметил: «А Ханна Хольт с ним встречается только потому, что она полная размазня».

«Не просто размазня», – подумала Элис. Ситуация гораздо сложнее. Теперь-то она поняла подоплеку их отношений. Ханна не просто терпела садизм Джека. Как раз именно садизм и привлекал ее к нему. А его к ней. На этом-то и держалась их связь – на жестокости и боли. Ханна принимала то, чем он с готовностью делился. И даже не просто принимала, а нуждалась в этом.

Элис пришла к заключению, что отношения пары строятся на причинении боли. На порезах и необъяснимых синяках. На вырванных с корнем волосах в постели Ханны. На уму непостижимых падениях – вроде того, когда она навернулась с лестницы в подвал и вывихнула запястье. И более всего – и страшнее всего – на том моменте, когда Элис вошла в комнату падчерицы и застала, как та отрывает острогубцами заусенец. По тыльной стороне руки девушки обильно текла кровь. Прежде чем Элис вмешалась, Ханна дотянула лоскут кожи до первого сустава пальца. Слабонервной Элис себя никогда не считала, однако ей стоило определенных усилий не грохнуться в обморок, пока она держала руку девушки под холодной водой в ванной. Ханну же кровь нисколько не напугала. Ее только и беспокоило, чтобы об этом не узнал отец. Элис не стала ему не рассказывать. Потому что думала, что справится с сумасбродствами падчерицы. Какой же дурой она была.

Ей вспомнился синяк, что она заметила на девушке в пятницу. Сколько их еще на ней? И сколько уже успело сойти? Теперь-то все было ясно как день. Джек причиняет боль Ханне. И она принимает ее, потому что для нее это плата за его любовь. Элис должна была обо всем догадаться, но ее слишком увлекали собственные острые ощущения, чтобы обращать внимание на что-либо другое. Обычно люди беспокоятся,