Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон

снова и снова прокручивались у него в голове. Стоило ему перестать думать о плачевном положении, в котором оказался Грейтхаус, и беспокоиться о преподобном Бертоне и Томе, как он ловил себя на том, что размышляет о ларце с сюрпризом. Как Моргу удалось устроить это? Да, там было спрятано некое взрывное приспособление, но как оно сработало? И все то время, что Морг изображал, как боится за свою жизнь, он знал, что ларец лежит в своей ямке, что куча соломы не даст ему отсыреть и что в нужный момент Грейтхауса ждет выстрел в лицо. Может быть, Морг зарядил эту штуку больше двух лет назад и оставил на всякий случай? Но зачем? Боялся, что там будут копать индейцы? Морг не мог заранее знать, что его схватят и он не вернется в свою лачугу, значит, наверное, ларец должен был выстрелить, если какой-нибудь индеец попробовал бы его открыть. Но что там было внутри, отчего произошел взрыв? Мэтью был бы очень не против взглянуть — просто из любопытства.

У него начали деревенеть руки. Он доел свою порцию, радуясь, что чем-то наполнил желудок, и с трудом поднялся на ноги. Странник продолжал есть, сидя на корточках в нескольких ярдах от него. Никто не осмеливался к ним приближаться. Мэтью наблюдал за индейцем, а тот равнодушно взирал на других жителей деревни. Сумасшедший? Потому что слишком много знает? Мэтью заметил, что Странник крепко держит в руке часы и время от времени устремляет на них пристальный взгляд. Любуется или тут что-то другое? Трудно понять. Не менее трудно было понять, принял Странник решение помочь ему или нет. Если нет, то Мэтью придется рассчитывать только на себя, но, так или иначе, нужно действовать дальше. Как бы то ни было, завтра утром он отправляется в путь. Сначала к дому его преподобия, а потом?..

Он пока не знал. Направится ли Морг обратно на Филадельфийский тракт или в ближайший населенный пункт, то есть факторию в Бельведере? Мэтью предполагал, что после того, как Морг разживется обувью, он попытается раздобыть лошадь, чтобы передвигаться с приличной скоростью. Если так и произойдет, то шансов поймать его станет еще меньше.

Мэтью вдруг подумал, что, если он сейчас на секунду закроет глаза и снова откроет их, все это может исчезнуть и оказаться всего лишь дурным сном, навеянным посещением — казалось, это было так давно — таверны «Петушиный хвост». «Вот стоит нью-йоркская знаменитость! — с горечью подумал он. — Смотрите, как он хорошо одет, как эффектно выглядит!» Он опустил голову. «К черту все это!» Сейчас ему важно только одно, лишь одна цель подстегивает и подталкивает его — увидеть Тирантуса Морга снова в цепях.

Он уловил какое-то движение слева от себя и поднял глаза.

Девочка-индеанка, державшая деревянную чашку, полную воды, невольно отступила, словно испуганная лань. Но лишь на шаг, а потом уверенно остановилась: ведь это была ее земля.

Ее темные глаза сияли, словно озерца некоего диковинного сплава черного дерева и серебра. Длинные черные волосы были как полуночный поток, струившийся по теплым коричневым камням ее плеч. В ее прелестном лице с пухлыми губами и твердом взгляде виделось что-то древнее, не поддающееся описанию, как будто ее глазами его изучали сотни предков, охотившихся и возделывавших эти угодья, растивших здесь детей, умерших и вернувшихся в землю. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать, и в то же время у нее не было возраста. На ней была одежда из оленьих шкур, бусы и украшения, которые носили ее мать, и мать ее матери, и прабабки, жившие когда-то в глубокую старину, задолго до того, как первый житель Лондона развел костер на берегу Темзы. Он ощущал исходившее от нее, подобно духовной силе, достоинство почтенного возраста и одновременно любопытство ребенка, который никогда не состарится.

Она что-то тихо сказала, как будто издалека донесся звон церковного колокола. Потом подошла и протянула ему чашку. Он принял ее и утолил жажду.

Медленно пятясь, девочка спокойно наблюдала за ним и наконец, повернувшись, исчезла среди соплеменников.

— Мэтью Корбетт, — сказал Странник Двух Миров, стоявший уже рядом с ним. — Пойдемте теперь со мной.

Мэтью последовал за Странником обратно, в дом сестер-знахарок. Усталость брала свое, ум его начинал затуманиваться. Когда они пришли, две женщины были готовы заняться им. Они вымыли ему руки теплой водой из котелка, висевшего над очагом, вытерли их и посыпали ободранные ладони красным порошком. Он стиснул зубы и чуть не закричал от боли, сдерживаясь изо всех сил, чтобы над ним не засмеялись. Затем они намазали его ладони вязкой коричневой жидкостью с запахом сосновой смолы, и на смену жгучей боли пришло ощущение прохлады. Руки ему обмотали кусками белой ткани, потом полосками кожи, а их завязали, и он оказался как будто бы в рукавицах.

Сестры что-то щебетали ему, но он не понимал, чего они от него хотят, а Странник с ним в дом не вошел, так что Мэтью совсем растерялся. Тогда одна из женщин перевернула большой деревянный горшок, стоявший в углу, и уселась на него, жестом приглашая Мэтью последовать ее примеру. Когда он сел на импровизированный стул, знахарки сняли с него сапоги Грейтхауса и тем же способом обработали его израненные ступни порошком и жидкостью, приготовленной из сосновой смолы. Потом они точно так же обмотали их кусками ткани и перевязали полосками кожи. Он начал было вставать, но они не позволили ему этого сделать, надавив на плечи. В чашку размером с кулак из глиняного сосуда с длинным горлышком налили черного эликсира отвратительного вида и поднесли ему ко рту. Делать было нечего, и он стал это пить. Несмотря на запах мокрой грязи, на вкус эликсир оказался удивительно приятным и сладким, мускусным, как забродивший виноград или какие-то ягоды. Женщины проследили, чтобы все было выпито до дна, после чего он почувствовал головокружение, а язык его словно покрылся шерстью. На дне чашки остался осадок, похожий на чистый черный речной ил.

Вошел Странник.

— Вот, — сказал он. — Должны вам подойти.

Он протянул Мэтью пару мокасин. Они были совсем не новыми, но выглядели весьма прочными.