Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон

Он протянул руку к очагу. Дым просачивался у него между пальцами, поднимаясь к отверстию в крыше.

Мэтью не смог ничего ответить, и Странник, подождав некоторое время, снова сосредоточился на язычках пламени, как будто они могли нашептать ему утешительные слова, которые он так жаждал услышать. Но Мэтью еще не сдался. Странник упомянул о времени, и это подсказало Мэтью, что он может разыграть еще одну карту.

Он полез в карман жилета и извлек из него кожаный чехол, в котором хранил свои серебряные часы. Он открыл его, и на землю посыпалось битое стекло. Часы разбились, вероятно, когда он упал на землю, и если еще продолжали идти тогда, то погружение в колодезную воду уж точно их доконало. Время остановилось в десять часов семь минут.

— Разбились, — сказал Мэтью наблюдавшему за ним Страннику, — но серебро, думаю, своей ценности не потеряло. Я могу отдать их вам сейчас, а золото позже, если вы мне поможете.

Странник протянул раскрытую ладонь. Мэтью положил в нее часы. Индеец приблизил руку к себе и молча уставился на неподвижные стрелки.

С едкой ноткой иронии Странник сказал:

— Никогда бы в это не поверил, но время для англичанина все-таки останавливается.

Загадками говорит, подумал Мэтью. Для индейца в этих словах, видимо, есть какой-то смысл, но вообще — ребус какой-то.

Через несколько секунд кто-то, как показалось Мэтью, палкой постучал в стену жилища Странника. Хозяина позвали. Странник встал, прошел ко входу, откинул шкуру в сторону и заговорил с каким-то пожилым человеком, чье изборожденное глубокими морщинами и шрамами лицо было почти полностью покрыто выцветшими от времени татуировками. Странник внимательно выслушал посетителя, кивнул и сказал Мэтью:

— Ваш друг умер.

Глава 16

— Вернее, — продолжал Странник, когда сердце Мэтью, казалось, уже перестало биться, — ваш друг уже дважды умирал. Оба раза сестрам-знахаркам удалось вернуть его душу в тело своим пением, но они думают, что ей понятнее будет, если вы заговорите с ней на вашем родном языке. Впрочем, они говорят, что он очень сильный человек, и это хорошо. Ступайте со Старым Сухим Пеплом, он вас туда отведет.

Мэтью прошел мимо Странника, отступившего со сжатыми в руке часами, и вышел на серый свет. Старый Сухой Пепел повернулся и резво зашагал, так что Мэтью с его израненными ногами трудно было за ним угнаться. Опять следом увязалась ватага ребятишек, они болтали и смеялись над бледным шатающимся пугалом, а их собаки бегали кругами, то и дело негодующе облаивая Мэтью.

На этот раз идти пришлось, к счастью, совсем недолго. Старый Сухой Пепел привел Мэтью к строению, которое было вдвое больше жилища Странника. Здесь тоже из отверстия в центре крыши шел дым, а стены были покрыты оленьими шкурами с красными, синими и желтыми рисунками, которые, насколько мог догадываться Мэтью, по-видимому, схематично изображали людей, животных и фантастических существ с множеством рук, ног и глаз — возможно, обитателей мира духов. Он подумал, что обиталище сестер-знахарок, наверное, представляет собой здешнюю больницу (если это хоть как-то можно сопоставить с английским миром). Вход закрывали свисавшие полоски кожи, украшенные перьями, бисером и резными тотемными фигурками, а сверху зловеще взирал на входящих человеческий череп без нижней челюсти, вероятно призванный сообщить всем, что у сестер-знахарок, как и у нью-йоркских врачей, тоже иногда умирают пациенты и что им не хочется, чтобы покойные в загробной жизни плохо отзывались о них. А может быть, он говорил о том, что кости — это всего лишь кости и что всех смертных, какими бы гордыми, красивыми или сильными те ни были, в конце концов ожидает поражение.

Старый Сухой Пепел остановился перед входом и жестом пригласил Мэтью войти. И тот, с самыми смешанными чувствами — ужаса и интереса, — которые когда-либо в жизни испытывал, раздвинул кожаные занавески и вошел внутрь.

И снова вначале в тусклом свете трудно было что-либо рассмотреть. Потом, не сразу, он различил две женские фигуры — обе крепкого телосложения, с длинными серебристыми волосами, одетые в оленьи шкуры, декорированные бисером, яркими перьями и маленькими тотемами. Лица их были раскрашены: у одной в желтый цвет, а вокруг глаз — в красный, а у второй — в синий и зеленый напополам. У обеих в руках были круглые деревянные погремушки, по всей видимости, с сушеными бобами или кукурузными зернами внутри. В центральный очаг было добавлено какое-то вещество — из него с потрескиванием поднимались синие и фиолетовые языки пламени. Сладкий мускусный запах горящих специй был почти одуряющим. Кругом стояли глиняные горшки и кувшины разных размеров. А в чем-то вроде подвешенного гамака, сшитого из бобровых шкур, словно младенец в пеленках, покоился человек, плотно обернутый в белую ткань.

Видна была только голова Грейтхауса. Глаза его были закрыты, на мокром от пота сером лице выделялись красные и желтые мазки, нанесенные на подбородок и лоб. Мэтью подошел ближе. Две сестры-целительницы причитали и пели тихими голосами. Когда Мэтью встал между ними, они не перестали взывать к духам.

Мэтью подумал, что Грейтхаусу сейчас можно было бы дать лет восемьдесят. Плоть на его черепе будто натянулась. Мэтью вдруг стало страшно: он не понимал, дышит Грейтхаус или нет. Тут одна из знахарок набрала в рот жидкости из красной чашки, брызнула ею сквозь зубы на лицо Грейтхауса, и Мэтью увидел, как он едва заметно вздрогнул.

— Хадсон, — сказал Мэтью.

Знахарки пели и трясли погремушками в мускусном дыму.

Веки Грейтхауса затрепетали, глаза открылись. Налитые кровью, они смотрели из темных впадин и искали, кто это с ним заговорил.

— Я здесь, — сказал Мэтью и прикоснулся к его запеленутому плечу.

— Мэтью? — Это был усталый шепот человека, берегущего силы, чтобы бороться за свою жизнь.

— Я.

— Где мы… черт возьми?