Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

– Артем, Артем, ты меня слышишь?

Он поднял голову и с удивлением посмотрел на Машу, которая что было сил трясла его за плечо.

– Конечно, слышу.

– Почему тогда не отвечаешь?

– Вот, отвечаю.

– Тема, да ты четверть часа сидишь, уставившись в одну точку, и не отзываешься. Я уже хотела нашатырь доставать.

– Все в порядке, Машенька. Все уже в порядке.

– Ну вот, осталось еще несколько слов. Варенька преставилась двенадцатого декабря, а отец Алексий вскоре последовал за ней. Второго он января вернул свою душу Создателю. Так я потеряла лучшую подругу и духовного наставника.

В комнате воцарилось молчание. Артем никак не мог принять, что Варенька умирала в те самые дни, когда он в Чуфут-Кале толковал с Авшиным и Нородцовым об истории трагической любви Джанике-ханум. А то, что она звала его в последние минуты перед смертью, переворачивало душу.

«Мы не сказали друг другу ни слова, – думал Артем, – мы скрывали друг от друга свои чувства. Только перед смертью ты отважилась сказать правду, и, пока я жив, эта правда останется со мной. Обещаю, Варенька, – поклялся он в своем сердце, – в память о тебе я навсегда останусь Артемом».

– Вот и все, Тема, – тяжело вздохнув, завершила свой рассказ Маша. – Вместо Вари прислали нового врача, и через неделю о ней все позабыли. Только родители будут ее оплакивать, пока живы. А кому мы еще по-настоящему дороги в этом мире, кроме папы и мамы?

Она вытащила мокрый платок и принялась отирать им мокрое лицо. Артем вышел из оцепенения и встал.

– Я тоже буду ее помнить, Маша. Всегда буду помнить. Спасибо тебе и прощай.

Он двинулся к выходу, тяжело опираясь на трость. Маша смотрела ему вслед, не решаясь произнести хотя бы вдогонку деталь, выпавшую из повествования. Она утаила ее невольно, безо всякой задней мысли, просто язык не повернулся сказать, что мичмана Повалишина тоже звали Артемом.

* * *

Родителям он написал еще из Севастополя, зная, как долго идут письма. Написал коротко, мол, еду на побывку, ведь само упоминание о демобилизации сразу повергло бы их в бездну адских догадок и предположений.

В родном Чернобыле он оказался к концу дня. Уже темнело, окна домов светились пунцовым закатом. На улице, как всегда в это время дня, было пустынно. Мужчины-евреи разошлись по синагогам, женщины готовили ужин к их приходу. Украинцы и русские тоже отправились по домам после долгого рабочего дня. В Чернобыле вставали с рассветом, а спать ложились с наступлением темноты. Мало у кого водились лишние деньги жечь свечи или керосин.

Артем любил предвечерний час, когда солнце тепло золотило пожарную каланчу. Опустившись почти до уровня крыш, оно заливало позолотой дорожную пыль, стены домов и зажигало пожары в лужах. Городок затихал, готовясь ко сну, людской шум и говор сменяли монотонные трели козодоя или мелодичная песня малиновки.

Он шел по Чернобылю и не узнавал место, где родился и вырос.

Как узкие грязные улочки, составленные из покосившихся домиков, могли казаться ему целым миром? Его местечко было бесконечно далеко и от Кронштадта, и от Севастополя, а тем более от Киева и Санкт-Петербурга.

Он подошел к своему дому. Обычно в это время мать уже зажигала керосиновую лампу, отец, возвращаясь от ребе и отужинав, всегда проводил час-другой над книгами. Но сегодня окна были темны. Артем протянул руку, чтобы отворить дверь, как та сама распахнулась. На пороге стояла Двора-Лея.

– Сыночек, – она протянула руки и крепко обняла Артема. – Я знала, я чувствовала.

– Вы разве не получили моего письма?

– Нет, мы ничего не получали. Но я уже два дня вижу тебя во сне. Пойдем в дом, сынок, что мы стоим на пороге?

Артем высвободился из тесных объятий и, хромая, вошел в дом.

– Ох, что они с тобой сделали! – чуть не по-звериному завыла Двора-Лея.

– Мама, никто не виноват. Так получилось.

– У них всегда так получается! Газлоним, бандиты, разбойники! Ты уезжал здоровым, как дуб, а вернулся калекой, и никто не виноват? Ну-ка снимай всю одежду, да поживей!

– Мама, – попытался возразить Артем, но Двора-Лея не желала слушать никаких возражений.

– В этом доме я командир, – решительно заявила она. – Выполняй приказ!

Артем снял с плеч свой «сидор» и собрался было расстегивать бушлат, как мать потребовала:

– Руки сперва вымой. И как следует, с мылом.

– Ну и порядочки! – мотнул головой Артем.

– Что, в армии проще? – горько усмехнулась Двора-Лея, подавая сыну чистое полотенце.

Умывшись, Артем разделся до портков, и мать внимательно осмотрела его, прощупывая каждый сустав.

– Руки-ноги целы, – удивленно произнесла она, закончив осмотр. – Что же это за болячка такая?

– Это, мама, кессонная болезнь. Она только у водолазов бывает, когда быстро поднимаешься с большой глубины без декомпрессии. Азот в крови закипает. Снаружи ничего не видно, все повреждения внутри.

– Боже, сколько умных слов ты произнес одним махом, сынок! Давай поужинаем, поговорим, объяснишь все подробно. Ты к нам на поправку, потом обратно в часть?

– Я навсегда, мама. Меня комиссовали.

Двора-Лея охнула, прикрыла рот передником и бессильно опустилась на скамейку.

– Значит, это серьезно.

– Очень серьезно, мама. Иначе бы меня никто не отпустил.

– Готеню, Готеню, что же это будет, Готеню?!

– Мама, – прервал Артем ее причитания, – ты, кажется, говорила про ужин?

– Да, сынок. Сейчас соберу, – Двора-Лея взялась накрывать на стол, украдкой отирая слезы.

Пришел Лейзер, обнял сына, сразу заметив, с каким трудом тот поднимается на ноги. Расспрашивать ни о чем не стал: когда Всевышний решит, что время пришло, все прояснится само собой. Зачем же докучать бессмысленными расспросами, как принято у людей несведущих, а потому надоедливых?

Двора-Лея колдовала над столом с расторопностью опытного фокусника или бывалого чудотворца. Иначе, чем чудом, ее действия невозможно было бы определить: прошло не больше четверти часа, как стол был уставлен роскошными яствами. Когда она успела их приготовить, так и осталось непонятым. Видимо, материнское сердце почувствовало приближение долгожданного часа и заранее подвигло на кулинарный подвиг.

– Дворале, какой праздник сегодня? – спросил Лейзер, когда хозяйка, завершив хлопоты, уселась рядом с ним за стол.

– Сын из рабства вернулся. Обглодал его фараон, но выпустил. Живым выпустил, это главное.

– Э, Аарончик, так тебя комиссовали? – удивился отец.

– Да. Вчистую, – ответил Артем. – Мама, поставь, пожалуйста, водку.

– Откуда у нас водка, сынок? – удивилась Двора-Лея. – Мы же ее в рот не берем.

– А купить можно? – Артем вытащил из внутреннего карман кисет и достал плотную пачку ассигнаций – деньги, полученные при демобилизации, и сто рублей Лосева.

– Сейчас сбегаю, – Двора-Лея, не прикоснувшись к деньгам сына, поспешила на улицу.