Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

ушла. Кузнецов тут же начал его расспрашивать, и Артем слабым голосом рассказал о случившемся.

– Поспи до утра. Даст Бог, отпустит, – решил капитан.

Опираясь на Лосева, Артем с трудом приковылял в кубрик и свалился на койку. Заснуть удалось не сразу, боль подкарауливала за первым же поворотом сна. Словно цепной пес, она выскакивала, пугая своим лаем, стоило лишь смежить веки. Но все-таки усталость преодолела боль, и Артем заснул, проскочив за поворот прямо перед мордой беснующегося пса.

Проснувшись, он долго лежал не шевелясь, мысленно прощупывая тело, прислушиваясь к каждому пальцу, к каждой косточке. Все было тихо. Он открыл глаза, попытался встать и тут же охнул, прикусив губу, от пробившего от макушки до пяток электрического удара боли.

Несколько часов Артем приноравливался к новому состоянию своего тела и понял, что может двигаться лишь очень медленно, еле-еле поднимая руки и ноги. Боль злила и утомляла, а беспомощность приводила в отчаяние.

«Неужели я не выберусь? – с ужасом думал Артем. – Неужели вот так придется провести остаток жизни?»

К полудню прибыл фон Шульц. Поговорил с Артемом, взяв руку, попробовал походить с ним по каюте, но быстро отпустил.

– Не буду тебя огорчать, но и обнадеживать не стану, – сказал он, пожевав губами. – Типичные последствия кессонной болезни. Лечить это мы не умеем. Или твой организм переборет недомогание, или… – он развел руками. – Я видел тех, кто поправился, и тех, кто не смог преодолеть. Честно тебе скажу, вторых было больше, чем первых. Но учитывая твое богатырское здоровье и молодость, шансы выздороветь у тебя немалые. Сейчас переберемся на катер, и я отвезу тебя в госпиталь. Будем надеяться на лучшее и молиться каждый своему богу.

Артема списали через два месяца. Надежды фон Шульца оправдались, он поправился. Поправился настолько, что мог самостоятельно передвигаться, опираясь на палочку. Но ни о военной службе, ни о какой-либо работе речь уже не шла; цветущий парень превратился в калеку. Ни один из органов его тела внешне не был поврежден, но Артем не мог без боли сделать ни одного движения. Даже сгибать пальцы и брать ложку приходилось, сжимая от боли зубы.

Фон Шульц выхлопотал все документы для оформления пособия по инвалидности. Артему предстояло подать их в земское управление по месту жительства.

– Закон о военной пенсии для инвалидов и раненых уже который год рассматривается в Сенате, – с горечью объяснил фон Шульц. – Вместо законного обеспечения инвалидам помогает земская общественность[9]. Я горжусь добрыми силами в нашем народе, но заботиться о военных инвалидах должно государство. Да и что такое пособие в шестнадцать рублей? Разве можно на него жить, создавать семью?

Артем молчал. Изменение, случившееся с его телом, изменило и его характер. Он стал молчаливым, угрюмым, неохотно поддерживал разговор и старался пореже выходить на улицу. К фон Шульцу он обратился с одной-единственной просьбой:

– Макс Константинович, очень хочется на прощание Кронштадт повидать, походить по школе. Больше ведь не доведется. Помогите, пожалуйста.

– Конечно-конечно, с пропуском помогу, – пообещал фон Шульц.

Такой пиетет водолаза к альма-матер растрогал его чуть не до слез. Если бы он мог предположить, для чего Артем хочет попасть в Кронштадт, отказал бы ему наотрез. Но слухи о сердечных делах водолаза Шапиро не докатились до ушей командира школы.

За несколько дней до отъезда Артема навестил Лосев. После обычных расспросов о здоровье он предложил прогуляться по госпитальному садику.

– Извини, знаю, как тебе тяжело ходить, – сказал Лосев, когда они, обогнув клумбу, скрылись за кустами жимолости. – Но я не мог при всех.

– Ты про что, Вася?

– Да про золото, – прошептал Лосев. – Нашли мы его, нашли. В точности как рассказывали. Десять полных бочонков. Нас под присягу привели, чтоб ни одного слова никому. Но ты-то в деле, поэтому я и…

– Мне теперь все равно, – ответил Артем. – Разве не видишь?

– Да я не о том, Тема! Я награду за обнаружение получил, двести рублей. Но ведь если бы не ты, хрен бы я чего нашел. Так что половина твоя.

Он вытащил из-за пазухи несколько скрученных в трубочку ассигнаций и протянул Артему.

– Пожалел калеку? – мрачно усмехнулся тот.

– Да ты что, Тема! – вскинулся Лосев. – Ты что такое говоришь?! Они по праву твои.

– Ладно, тогда давай. Пригодятся.

На вокзал Артема отвез на извозчике фон Шульц. Долго жал руку, благодарил за «Принца» и со слезами на глазах перекрестил на прощание.

Стоя у окна, Артем наблюдал, как дернулся и поплыл назад перрон и как фон Шульц поднес руку к фуражке, отдавая ему честь.

Глава VII

Исход

Дрожа всем корпусом от работы машины и распространяя едкий запах отработанного топлива, катер подходил к Кронштадту. Справа потихоньку всплывал из воды остров, сначала показались вершины колоколен и величественный купол собора, затем красный маяк и громады кораблей на рейде.

Волны с шумом били в борт катера, но Артем не обращал на них внимания. Он сидел внутри небольшого салона, отвернувшись от иллюминатора. Артем зарекся когда-либо подходить к воде и больше не хотел, не мог видеть море. Его красота оказалась обманчивой, сияние – коварным, переливы солнечных бликов на голубой поверхности скрывали таящиеся в глубине смерть и боль.

Артем возвращался в Кронштадт с одной-единственной целью – увидеть Варю. Ему нечего было ей сказать. Что может предложить нищий инвалид-иноверец потомственной дворянке, талантливому врачу и красавице? Он понимал, что встреча будет единственной и последней, и хотел запечатлеть ее образ в своей памяти, чтобы потом возвращаться к нему всю оставшуюся жизнь.

Артем не сомневался, что будет любить Варю до последнего дня, ведь иначе не любят в юности. Он был уверен, что никогда даже не посмотрит на другую девушку, и с грустью осознавал, что до того самого последнего дня ему осталось совсем немного. Его жизнь вскоре завершится, если не естественным путем, то с помощью собственных рук.

Жить было непереносимо. Каждый день начинался и заканчивался болью. Боль была вместо радости и покоя, вместо тепла и отдохновения. Она перевивала все, что он делал, и все, о чем мог подумать. Дальше существовать под ее сенью он не хотел и, главное, не понимал для чего.

Горестные раздумья о бессмысленности существования наваливались на Артема всякий раз при воспоминаниях о Вареньке. Случайно или не случайно, но он теперь плотно увязывал никчемность своей жизни с ее образом. Если же вдруг она… да-да, стоило лишь отпустить на волю воображение, как оно тут же принималось рисовать удивительные и сладкие картины.

Вот Варенька, уже прослышавшая