Нырнуть без остатка - Катя Саммер

из театра и наши с Майей в гостях у Алевтины Степановны. Майя, кстати, подложила еще один снимок с тех самых соревнований, где мы познакомились с Никитой. Нашла в интернете.

Пусть это немного, но все, что у меня есть. Все, что дорого.

– Какой пухлый карапуз, – смеется Никита над моей детской фотографией, я там в пачке изображаю балерину.

Сама хихикаю, сама тону в воспоминаниях, ныряю без остатка вместе с Никитой, который крепко держит за руку. Понимаю, что плачу, лишь когда слезы капают на страничку альбома. Быстро стираю их, чуть отворачиваюсь, чтобы не увидел, но он нежно касается подбородка.

– Посмотри на меня, – просит вкрадчивым голосом, ловит взгляд.

И его лицо вдруг быстро расплывается, потому что я начинаю реветь белугой.

– Вот за это я тебя люблю, – говорит, прижимая ближе, позволяя забраться с ногами к нему, утешает, убаюкивает, как маленькую.

– За… за-а то, что р-рёва? – заикаясь и захлебываясь, бормочу несвязно.

– За то, что ты настоящая.

От его простых слов я и вовсе завываю.

– Ну что ты сделаешь! – посмеивается он. – Может, я слишком редко говорю, что люблю тебя? Могу повторять каждый день.

– Не-нет, – вытираю пальцами щеки, облизываю соленые губы, шмыгаю носом, – н-не надо! Тогда слова обесценятся.

– Хорошо-хорошо, – сдается Никита. – Спасибо за такой увлекательный экскурс в твою жизнь.

– У меня есть еще кое-что, – выдохнув, шепчу уже сдержаннее, почти ровным голосом.

Майя скинула только вчера. Я и забыла, что она откопала в прошлом году эту запись с шоу талантов. Мне там лет десять, я пою – редкое зрелище. Песенку про морского дьявола и моряка, которого успела позабыть, потому что он долго плавал. Заливисто так, с душой.

– Слушай, надеюсь, обо мне-то хоть не забудешь, пока я на Кубке Европы в марте буду? – отсмеявшись, спрашивает Никита.

Это похоже на риторический вопрос. Но затем его лицо вдруг меняется, хитрая улыбка поселяется в уголках губ.

– А давай ты поедешь со мной? Возьмешь отпуск или к чертям уволишься? Я же знаю, ты обсуждала с Майей поступление в ветеринарку! Тебе нужно готовиться, наймем репетиторов, мы…

– Воу-воу, полегче. Я за тобой не успеваю.

Я поднимаю руки, потому что честно пытаюсь переварить услышанное. Никита выдыхает, а после смеется и зарывается носом в шею, щекочет губами.

– Просто с тобой хочется всего и сразу.

Я улыбаюсь в потолок и робко шепчу, что подумаю. Сердце бьется быстрее, и я делаю глубокий вдох.

– Я ведь никому не говорила, что люблю. А теперь жалею об этом, потому что Алевтина Степановна так и не узнала. Майя с Ирой делают так много, но тоже не слышат от меня доброго слова. Я больше не хочу бояться, эти слова не проклятие. Я люблю тебя очень сильно, – произношу со всей страстью и нахожу его глаза.

Лед вспыхивает пламенем. В один миг. И именно сейчас нас прерывают. Майя бросает быстрое «извините» и исчезает за дверью.

– Ой, все с ними понятно, пчелка! – Макс же бесцеремонно врывается в комнату. – Так и скажите, чтобы мы по домам шли.

Вот только расходиться никто не спешит. Мы с Никитой спускаемся, как раз когда Майя вспоминает про настольную игру «Активити», которую принесла с собой. В результате турнир затягивается еще на два часа, а я чуть живот не надрываю от смеха, пока Волк носится по залу и не понимает, что отец Никиты, изображая вампира, просто выполняет задание с карточки и не собирается всерьез нападать на кого-то из нас.

Валера с девушкой прощаются с нами первыми, им рано утром еще самолетом лететь – так они говорят. Правда, остальные тоже быстро собираются следом. Макс с Майей уходят последними, потому что Клео снова устраивает истерику, не желая расставаться с Волком. Приходится ребятам обоих на ночь забрать.

В тот миг, когда мы с Никитой остаемся во всем доме одни, что-то в его настроении неуловимо меняется. Я это чувствую и широко улыбаюсь. Хватаю Горского за локоть, взбегаю по лестнице, но он вдруг тянет меня обратно.

– Что такое? – У него лицо такое серьезное. – Не пугай. Рука?

Я переживала, что после стычки с Севой у Никиты могут возникнуть проблемы.

– Нет, рука в порядке. – Никита молчит секунду, две, а потом прикрывает глаза, будто сдается, и отпускает ладонь. – У меня есть кое-что для тебя.

Не понимаю, что у него может быть. Особенно когда так смотрит. А он подходит к шкафу, наклоняется и достает из нижнего ящика папку. Я ее видела, пока наводила порядок в доме, но лезть не стала – мало ли, что там за документы.

– И?

Он молчит, приходится взять ее. Открываю, вижу свидетельство рождения с моим именем и ахаю. Захлопываю, догадавшись, что это. В графе родителей есть записи. Но как такое может быть?

Никита подходит ближе, пытается меня обнять, но я отхожу дальше по лестнице.

– Я не собирал данные специально, так вышло. Но я не хочу скрывать от тебя то, что есть.

– Зачем? Зачем? – вырывается у меня на повторе. – Я же говорила… я же…

– Я не смотрел. Понял только, что свидетельство подменили. В твоем же пустые строчки, а здесь… Я не читал ничего, Рад. Просто хочу, чтобы у тебя был выбор, и ты всегда знала, что можешь…

– Не могу.

Я возвращаю папку ему в руки и медленно плетусь наверх. Еле переставляю ноги – из меня будто все силы разом выкачали. Врезаюсь в стенку, опираюсь о дверной косяк. Хочу плакать, но слез нет.

Я останавливаюсь на втором этаже и заворачиваю в другую спальню. Первый раз с тех пор, как осталась ночевать с Никитой на одной кровати, я ухожу в соседнюю комнату. Потому что не могу. Потому что он обещал,