Нырнуть без остатка - Катя Саммер

собачиться, и Сева случайно задевает локтем мое плечо. Не очень больно, но это становится контрольным. Никита при всех сильно толкает брата. Я впиваюсь пальцами в его руку, прямо ногтями в кожу. Это не сразу, но действует. В итоге мы вдвоем разворачиваемся и уходим от греха подальше.

– Вы с ним два идиота! Вы всех нас погубите! – летит вслед, но не останавливает.

Мы заходим в красивый… театр? Ну, похоже – стены обиты материалом, плюшевые такие, тут есть и сцена, и прожекторы. Я, конечно, не знаток, но нас пару раз водили на новогодние спектакли для детей, так что я не совсем из дикого леса.

Никита все время молчит, только проверяет номера на билетах и подталкивает вниз по проходу, а затем тормозит меня коротким «здесь». Я вижу, как раздуваются его ноздри, как поджаты губы и выдается вперед подбородок. Он без сомнения зол.

– Что происходит? – на свой страх и риск спрашиваю я.

Вряд ли могу чем-то помочь, но все же.

– Ничего, – рявкает он.

– Ну да, – слегка улыбаюсь я, но не продолжаю настаивать.

Если Горский думает, что он самый умный, то очень зря. Да, обычно его эмоции с трудом поддаются расшифровке, но не когда злится. Когда он злится – как на ладони.

Аукцион начинается, гаснет яркий свет, на сцене появляются какие-то люди, но я мало слушаю, мало улавливаю и вообще не смотрю – закрываю глаза. Закрываю и кладу голову с великолепной укладкой Никите на плечо. Майя бы отругала, если увидела, ну и ладно. Мне так хорошо – вдыхать запах его туалетной воды с мятным оттенком геля, представлять, как останемся вдвоем и всех этих людей просто не будет.

Никита постепенно успокаивается. Это понятно и по тому, как выравнивается его дыхание, и по тому, как замедляется пульс. Через несколько бесконечно долгих минут он наконец обнимает меня, целует в макушку, усмехается сам себе под нос.

– Отец хочет продать бизнес Дроздовым и выйти из игры. Мой брат не может свыкнуться с мыслью. Сделка получается невыгодной, но это лучше, чем ничего. Инсульт отца сильно подкосил. Извиняться он за все, что натворил, не стал, но о решении сообщил лично. Хочет съездить за границу здоровье подлечить, хочет спокойствия. Я согласен – почему нет? А вот Сева против.

Никита зарывается носом в мои волосы и вдыхает.

– Я его понимаю – он живет на работе, не видит другого смысла жизни, не хочет терять насиженное место. Особенно если учесть, сколько сделок он мутит «мимо кассы», но…

Не договаривает. Под звуки речи кого-то из «благотворителей» с грохотом распахивается дверь. В зал в прямом смысле заваливается Сева. И, если до этого он только казался пьяным, сейчас на все сто процентов подшофе.

– Посиди здесь, скоро вернусь, – бросает Никита, после чего под возмущенные перешептывания протискивается к выходу и исчезает вместе с братом.

Как он и просил, я сижу. Пять минут, десять. Перебираю пальцами, воображаю себе невесть что. Сижу на месте, но мысленно уже там. Кого я обманываю? Не могу я просто ждать!

Выскользнув, я петляю по залам, нахожу уборную. Там освежаюсь, брызгаю водой в лицо и отправляюсь на поиски Никиты. Правда, долго бродить не приходится – коридоры пусты, и в этой тишине голоса слышны издалека. Спорят.

Ускоряю шаг и собираюсь выскочить из-за угла, но резко торможу у колонны.

– Ты разрушил все! – звучит совсем рядом надломленно, с яростной болью.

– Не я, – спокойно отвечает Никита.

– Если бы ты не связался с этой малолеткой, которая вылезла непонятно из какого болота, у нас мог быть шанс…

– Не смей. Говорить. О ней. Так.

– Я говорю так, как она заслужила. Я позаботился обо всем, Дроздовы помогли бы нас вытянуть, а теперь они согласны только на поглощение! Из-за этой…

– Закрой рот.

До меня доносятся звуки потасовки. Я робко выглядываю, но все еще не смею сделать шаг. Ноги кажутся свинцовыми. Я действительно виновата? Это правда? То, что говорит Сева?

– Я знаю, без тебя не обошлось, что это ты настроил отца против. Больше не приближайся, иначе Виолетта подаст на развод быстрее, чем ты успеешь подумать об адвокате. И поверь мне, я помогу отсудить ей у тебя столько, сколько она заслуживает, покрывая твои похождения.

– Я просто хотел сохранить семейный бизнес, а ты тупой эгоист! Поимел ее? Так радуйся, зачем приводить на вечер своих шл…

Звук удара слышится отчетливо, я больше не могу прятаться.

– Я люблю ее. А ты не любишь никого, кроме себя. Кто еще из нас эгоист.

Я останавливаюсь в шаге от Никиты. Меня бросает в жар от его слов, но я все равно касаюсь плеча. Осторожно вроде бы, а он вздрагивает, оборачивается с горящими глазами. Видит меня, тяжело дышит, но быстро берет контроль над собой.

– Мы уходим, – говорит уже иначе, теперь я чувствую разницу – его тон меняется. И раньше замечала, но сейчас это становится очевидным.

Никита забирает вещи из гардероба, возвращается.

– Не позорь родителей, езжай домой, – бросает брату, прежде чем уйти.

По пути к машине он набирает кому-то сообщение, и ему тотчас перезванивают. Никита успокаивает маму, говорит, что мы уехали, потому как сильно устали, а завтра тяжелый день. Обещает обязательно увидеться на неделе снова.

– И Раду с собой привезу, да. Хорошо, пока, мам. Не переживай.

Мое сердечко бьется, пылает. Оно горит! Сдерживаться получается от силы несколько минут. Едва мы выезжаем к автостраде, с губ срывается то, что не дает покоя и разгоняет кровь.

– Это правда? – задаю вопрос одновременно с радио, которое включает Никита.

Он бросает взгляд в мою сторону, молчит, будто не понимает. Я тоже пояснений не даю. Он должен догадаться. О чем еще я могу спрашивать?

– Нехорошо подслушивать, Рада, – произносит, и я невольно улыбаюсь.