Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

необходимую для верховенства в общенациональной политике, и, следовательно, победа короны больше бы навредила джентри, йоменам и купцам.

Фронда, напротив, меньше соответствовала архетипической структуре, представленной государственными чиновниками, сборщиками налогов и подданными государства, которые эти налоги платили. Неспособность французской короны установить горизонтальную власть над своими общенациональными противниками заставила ее уступить некоторую долю суверенитета институциям, которые теперь контролировались другими элитами. Французская корона могла ослабить враждебные элиты только созданием еще большего числа суверенных институций. Поражение фрондеров имело меньше последствий для независимой способности короны собирать свои силы и больше, на два столетия вперед, для включения интересов каждой элиты в рамки вертикально организованного государства. Антигосударственные восстания провалились потому, что большинство элит были помещены внутри государства и могли выражать свои интересы только через него.

Перри Андерсон (Anderson, 1974) прав в своем определении абсолютистского государства как перегруппировки феодального правящего класса. Тем не менее, рассматривая борьбу между крестьянами и землевладельцами как движущую силу образования государства, он не может объяснить различия в подъеме английского и французского абсолютизма или в раннем закате первого. И классовый анализ Андерсона, и модель относительной автономии Маркса и Энгельса вводят нас в заблуждение, представляя буржуазию как чуждую абсолютистскому государству, хотя временами и зависимую от него. В моем анализе буржуазия рассматривается иначе. Различные позиции, на которых она организовалась и с которых защищала свои интересы в данных двух странах, кажутся менее продуктом автономного процесса капиталистического развития, а более — результатом открытия зазора, произошедшего благодаря разным путям развития элитного конфликта и абсолютизма в Англии и Франции. В Англии элитный конфликт создал структуру правления класса джентри вне абсолютизма, и, соответственно, способную его разрушить, и это дало возможность лондонским купцам противостоять королю. Во Франции вертикальный абсолютизм создал ограниченные возможности для владельцев капитала покупать должности и вкладывать деньги в государственные долги и тем самым предотвратил широкий союз держателей должностей и землевладельцев против короны. Характер французской буржуазии XVII в. побуждал ее объединять свои интересы с государством во время Фронды, в то время как английское джентри с местной базой от государства отступило. Буржуазные стратегии в двух странах определялись структурным положением класса, а не абсолютной мерой силы или зрелости. Возможности для политических действий буржуазии развивались как плоды конфликта элит.

Государство не было актором или носителем особого влияния в Англии и Франции раннего Нового времени. Напротив, различные формы, горизонтальная и вертикальная, абсолютизма были итогами долгой цепи конфликтов сложных акторов, проанализированных в этой главе. Горизонтальный абсолютизм сократил трансформацию элитных отношений в английском государстве и, как я покажу в шестой главе, породил капиталистические классовые отношения в экономике за тот же самый краткий период времени.

Вертикальный абсолютизм и политический пат были результатом другого течения конфликта элит во Франции. Следующие разделы этой главы прослеживают элитный конфликт во Франции после Фронды, чтобы объяснить, почему пат затянулся на столь долгое время и почему революция 1789 г. случилась именно тогда, и какие она имела особые последствия для классовых и элитных отношений во Франции.

Пат элит: пределы конфликта и образование классов при старом режиме

Фронда была решающим политическим, равно как и военным поражением провинциальных магнатов. Ее итоги показали, что никто, кроме монарха, не может гарантировать сохранение сеньориальных земельных прав и формальных привилегий при столкновении с конкурирующими элитами или мятежными крестьянами. Крестьянские бунты, которые сопровождали Фронду элит, продемонстрировали еще большую неспособность провинциальных и городских элит защищать свои классовые интересы без помощи короны.

Королевская власть еще больше вмешивалась в извлечении сеньориальной прибыли в столетие, последовавшее за Фрондой. Во-первых, все большая доля доходов аристократов шла от государственных должностей, а не от манориальных повинностей. Во-вторых, в столетие после Фронды феодалы все более использовали королевские эдикты и парламентские постановления в своих усилиях поднять ренту крестьянам и увеличить часть поместья, находящуюся под непосредственным контролем аристократа (Dewald, 1980, с.162-201; Mousnier, 1970, с.215-30). Дворяне-фрондеры оказались угрозой для обеих этих опор, когда взбунтовались против короны. Внутриклассовые разногласия, следовательно, лишали аристократов как их сеньориальных, так и чиновных доходов. Крестьяне воспользовались борьбой элит за доходы друг друга и юридические права на протяжении Фронды, прекращая выплату ренты или утверждая свои древние права. Феодалам не хватало независимой военной силы и юридического аппарата, чтобы подавить восстания и утвердить свои сеньориальные права. Аристократы могли восстановить базы своих доходов, только став клиентами магната или монарха, чьей военной силы хватало на то, чтобы поддержать извлечение прибыли из крестьян.[149]

После Фронды мятежные дворяне торопились продемонстрировать свою лояльность короне, и искали способы получить королевскую службу, которая могла гарантировать им доход и политический статус. Корона увеличила число синекур, доступных провинциальным аристократам, одновременно мешая магнатам присвоить эти должности и тем самым восстановить свои автономные клиентелы (Kettering, 1986). Корона вновь вела интендантства, рассылая своих назначенцев, которые конкурировали с губернаторами за контроль над провинциальными институциями. В отличие от губернаторов, интенданты не были местными уроженцами провинций, в которых они служили. Фавориты короны часто получали несколько интендантств, прежде чем занять более высокое положение при дворе (Emmanuelli, 1981; Gruder, 1968; Babeau, 1894, 2:14-24). Интенданты были креатурами двора, которые продвигались по карьерной лестнице, верно служа интересам монарха, в отличие от губернаторов, у которых были свои имущественные и политические интересы, и они стремились их удовлетворить в своих родных провинциях.

Теперь, когда интенданты ополчались на существовавшие привилегии губернаторов, аристократов и чиновников, им не надо было бояться новой Фронды. Сельские и городские элиты зависели от военной помощи армий, поднадзорных интендантам, когда они хотели восстановить свою власть над бунтовщиками из крестьян и горожан, которые угрожали их привилегиям во время Фронды. Интенданты превратили верность короне, сбор тальи и других прямых налогов в необходимое условие для феодалов для получения ими помощи в их борьбе с крестьянами.

Анализ того, как корона реагировала, руками провинциальных интендантов, на крестьянские мятежи через полстолетия после Фронды, показывает, что монархи проводили различия между лояльными чиновниками и самостоятельными сеньорами. После того, как королевские войска подавляли бунты, казенные чиновники, верные интенданту, получали помощь в виде права как собирать налоги на местности, так и ренты со своих собственных поместий, в то время как автономные феодалы и корпоративные органы должны были отвечать за просрочки в уплате налогов и самостоятельно искать ресурсы на замену потерянным рентам