Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

– Добрый вечер, мсье Жозеф! Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго?

– Что вы, мэтр, нисколько! Ваш секретарь мэтр Морель уведомил меня о вашем визите, так что я дождался бы вас, даже если бы вы приехали под утро. Понимаю, раз уж вы сами соизволили прибыть сюда в такой час, значит дело важное. Мой же долг всегда быть на посту и выполнять ваши распоряжения так же, как и распоряжения городского суда. Такова моя служба. Итак, чем могу быть вам полезен, мэтр?

– Благодарю вас, Жозеф, за ваше старание. Я бы хотел осведомиться о своём подопечном, что находится здесь под вашим надзором. Здоров ли он? Как себя ведёт? Высказывает ли какие-нибудь просьбы? И каково вообще его настроение?

– Подопечный ваш очень добрый малый. Вполне здоров. По крайней мере за те дни, что он находится здесь, никаких жалоб ни на самочувствие, ни на что-либо другое от него не поступало. Настроение его, правда, не столь радужное, как было до того, как он оказался здесь. Но что поделаешь, такое уж тут место. Однако духом он не падает, держится молодцом. Я, как могу, пытаюсь скрасить его пребывание в этих стенах. Ему отведена просторная камера с окном. Еду он получает от моего повара. Также я предоставил в его распоряжение свою библиотеку. Пусть она не столь обширна и богата, но всё же лучше, чем совсем ничего. Раз уж юный Анатоль, ваш секретарь, был определен в мою тюрьму, не имея за собой никакой вины, было бы справедливо оградить его от всего, что в заточении должен претерпеть злодей, достойный своей участи.

– Анатоль? Разве я назвал сейчас его имя? Дорогой Жозеф, я вовсе не его имел в виду.

– Не его?! Но разве не он ваш подопечный, о котором вы изволили спросить?

– Вы правы, мсье Жозеф, Анатоль оказался здесь не по своей вине. На его месте надлежало быть мне. Истец, выдвинувший обвинение, должен быть заключен в тюрьму так же, как и ответчик до тех пор, пока следствие не установит, кто из них прав, а кто виновен. Таков закон нашего города. Не моя вина, что городской Совет постановил не отправлять меня в застенок, чтобы не оставить город без духовного попечения. Но и нарушать закон никто не вправе. Поэтому вместо меня в вашем замке томится Анатоль, да поможет ему Господь. Упомянув же о подопечном, я имел в виду преступника, против которого я выдвинул своё обвинение. Я говорю о Мишеле Сер-вэ Вилланове.

– Ах вот как, значит Вилланов …

Начальник тюрьмы мсье Жозеф на какое-то мгновение задумался, припоминая. Как-никак этот Вилланов один из тысяч арестантов, что оказывались в его застенках. Каждого ведь не упомнишь, почти все они на одно лицо. У каждого растерянный взгляд и понурый вид провинившегося. Попадаются, правда, и клиенты иного рода. Воры, шулеры, забияки, пьяницы. Совесть и чувство вины ими давно забыты, а потому приходят они сюда как в дом родной. Но этот Вилланов …

– Что ж про него сказать? С самого дня ареста помещен в общую камеру. С другими сидельцами очень даже ладит. Первые дни жаловался на еду. В голос на чём свет стоит поносил нашу кухню. Потом успокоился. Стал требовать книги, да такие, о каких я даже не слыхивал. Я велел передать ему «Церковные ордонансы». Так он потребовал ещё и свечи. Видите ли, одной свечи, что положена в сутки на одну камеру, ему для чтения недостаточно. Чтоб успокоить этого смутьяна пришлось выдать. Правда за счёт тех камер, где нет таких рьяных любителей чтения. Прошу понять меня, мэтр. Не сделай я этого, ваш Вилланов грозил подговорить других арестантов на склоку.

Мсье Жозеф умолк. Сейчас посреди своего кабинета он, хозяин тюремного двора, пусть и временный, но властитель заточённых в его стены людей стоял, вытянувшись в струнку перед самым могущественным человеком Женевы, перед самим мэтром Кальвином. Жозеф уже пожалел о том, что сказал, поскольку только сейчас понял двойственность своего положения. Он догадывался, что Кальвин испытывает какую-то необъяснимую враждебность к этому Вилланову. Поэтому, страшась кальвинова гнева, Жозеф кое о чём предпочёл умолчать. Хотя бы о том, что этот Вилланов оказался искусным врачевателем и сумел в несколько дней излечить от хромоты сына Жозефа, от которого давно отказались все врачи Женевы. За одно это Жозеф обеспечил Вилланову множество поблажек, каковых не имел никто из арестантов. По тюремному уставу пока судом не вынесен приговор арестант должен содержаться в тюрьме на общих основаниях. В случае излишней дерзости и неповиновения арестанта допускалось усмирить если не дубиной, то голодом. Ничего подобного Жозеф делать не стал. И теперь стоял перед Кальвином и горько жалел себя. Он знал, что Кальвин не прощает никому даже малейшей провинности. Никому и ни в чём. «Чёрт меня дернул сказать про эти свечи! – крутилось в голове у Жозефа, – Не мог отделаться общими фразами? Теперь получается, что я, начальник тюрьмы, пошел на поводу у арестанта? Отставка. Это в лучшем случае …» Невольно отодвинувшись в тень, Жозеф сейчас вглядывался в лицо Кальвина, стараясь угадать его настроение и не выдать своего смятения и трепета. Неяркое освещение в кабинете оказалось для этого очень кстати. Кальвин молчал, о чём-то раздумывая. Жозеф же в тишине повисшей паузы явно слышал скрип весов, взвешивающих его состоятельность как начальника тюрьмы.

– Вот что, дорогой мсье Жозеф, – произнес наконец Кальвин, – я бы хотел поговорить с этим Виллановым.

– Как прикажете, мэтр! Я распоряжусь, чтобы его привели сюда …

– Не стоит. Иначе он возомнит о себе невесть что. Пусть его приведут, куда полагается в таких случаях.

– Как прикажете, мэтр! Я прикажу, чтобы его привели в комнату для допросов.

Жозеф позвонил в колокольчик и отдал мгновенно явившемуся солдату стражи все необходимые распоряжения.

– Нам нужно пройти в замок, где содержится Вилланов. Там же есть и комната, где вы сможете с ним переговорить. Позвольте мне сопровождать вас, мэтр!

Кальвин и Жозеф вышли из кабинета и спустились вниз ко входу. У крыльца Жозеф взял горящий факел и, освещая Кальвину дорогу, повел его через двор. По пути, чтобы не утонуть в тягостной для себя тишине и как-то оправдать свои ляпы, Жозеф принялся сетовать на трудности своей службы. Что в последнее время запасов провизии и прочего, что выдаются в начале месяца под определённое количество заключенных, на всех постояльцев его двора вовсе не хватает. Количество арестованных, дай Бог здоровья городским судьям, почему-то всегда оказывается больше того,