Чумные - Максим Сиряченко

— И при этом вы соблюдаете этикет. В этом что, есть логика?

— В этом есть один положительный момент: им можно завуалировать что угодно. И грубость тоже, хотя я не привык ее скрывать. Да, даже грубость. Человека всегда есть за что ударить обухом по голове, знаете ли. Вопрос в том, нужно ли это делать? Надо знать, что стоит говорить, а чего не стоит в конкретный момент, в конкретной ситуации. Это приходит с опытом. Но не все следуют таким простым правилам.

— Вы про этикет или про свои личные принципы?

— Про этикет. За двадцать лет он так изменился… Дама легонько улыбается тебе и помахивает веером, и непонятно, то ли желает твоей скорейшей смерти от тифа, то ли, извините, пытается затащить в постель. Везде подтексты и игры разума. А собрание или бал так и вовсе сплошная головоломка для настоящих гениев. Каждый безостановочно любезничает и каждый чего-то хочет, лебезит или требует, кто-то ненавидит другого, кто-то хочет кого-то. И никто ничего не говорит прямо. Исключение — те, кто ничего не боится или кто уже пьян, что, в общем-то, одно и то же. Кому-то все откровенно скучно, кроме столика с алкоголем и яствами, и я их понимаю. Во времена вашей юности многое было по-другому, Ванесса. Тогда я с большим удовольствием ходил на приемы.

— Честно говоря, я толком не помню ничего из моей жизни во дворце, когда я была младше семи лет. И обсудить с вами эти вещи я не смогу.

— Но хоть что-то вы должны помнить.

— Попытка переворота. Толпы черни. Смерть моей матери и всех, кто был рядом. До этого — ничего. После — корабль, море, потом Зеленый берег.

Повисла долгая тишина. Ванесса не знала, о чем думает Филипп: корит себя и ищет ли способ обернуть неприятный момент в благоприятный. Или молчит, понимая, что лишних слов не надо, и ждет, пока повисшая в воздухе тяжесть сама выйдет в открытое окно. Ванесса первой прервала неловкое молчание:

— Конечно, это не самый приятный эпизод в моей жизни. На самом деле, самый неприятный и страшный. Но первые семь лет моей жизни, прожитые во дворце, были самыми радостными. Если бы вы рассказали мне о том, что было до и после моего рождения, я бы была вам очень признательна.

— Небольшой экскурс в новейшую историю? Скучаете по дому или просто хотите знать судьбу своей родины?

— Я скучаю только по жизни, какой она была до бунта, по дому, который помню. Не по своей родине и уж тем более не по тем, кто этот бунт устроил. И да, мне бы хотелось знать, что происходило в то время.

Лекарь недолго думал, с чего ему начать.

— Вы ведь имеете в виду судьбу престола и государства? Вы хотите знать, кто правит, что происходило, какая ситуация в стране, иными словами, все то, что знали бы, останьтесь вы при дворе.

— Да, наверное. Ну, уж точно не быт простых крестьян и то, как отразились на их жизни мелкие реформы.

— Ну хорошо… Думаю, не стоит начинать краткий экскурс с событий вековой давности, однако небольшая интерлюдия, проясняющая дальнейшие события, необходима.

Я думаю, вам известна Беатрис де Арно. Она была правящей королевой, взошла на престол двадцать пять лет назад. Причиной тому послужила смерть ее мужа, у которого не было ни наследников, ни братьев, ни сестер с ближайшими родственниками. Редкость. Его род прервался, и вдовствующая королева правила недолго. Двадцать один год назад обстановка в Десилоне еще была спокойной, не было очевидных претендентов на власть, никто не грыз друг другу глотки в борьбе за престол. Не происходило никаких изменений, Беатрис де Арно тоже не спешила с выбором мужа, не собиралась отдавать единоличную власть жениху. Можно сказать, те восемь лет в Десилоне были временем застоя. Государство не развивалось и не деградировало, в основном за счет неумелой политики королевы, оно просто существовало.

Многое изменилось к концу этих восьми лет. Можно сказать, произошла перемена эпох. Семнадцать лет назад королева отреклась от престола, поговаривают, ее заставили это сделать, хотя никто точно до сих пор не знает. Королева умерла через несколько дней после отречения. Возможно, и это не случайность. На смену Беатрис де Арно пришел Гвемар Забытый. Конечно, тогда он еще не был Забытым, так его окрестили люди. О нем сейчас действительно почти не вспоминают, хотя есть за что. Он вывел государство из застоя, разогнал правящую элиту, вернее, тех, кого заподозрил в саботаже и коррупции. Инвестировал деньги из казны в мануфактуры, рудники, каменоломни и школы, университет и больницы получали лучшие кадры и оборудование. Так Гвемар планировал, но до логического и практического конца не довел, на деле вышло по-другому.

Да, совсем по-другому. Гвемар не мог не знать, что Десилон еще не готов к крупным экономическим и политическим реформам, материальное положение страны не позволяло крупные инвестиции в отрасли, не приносящие дохода. А он решил себе позволить и зачерпнул из казны поглубже и побольше. Его реформы и смелые амбиции разбудили спящий улей. Аристократия и правящая элита, чьи доходы резко упали, выразили свое недовольство, угрожали отказом в финансовой и политической поддержке. Важно помнить, в то время монарх не имел абсолютной власти, он был привязан к желаниям правящих на отдельных территориях наместников и князей. Он только связывал княжества, делая их сильнее, de facto без них король был всего лишь человеком, сидевшим на красивом стуле.

— Простите, а что вы сказали?.. De facto?

— «По факту». Сорвалось. Это латинский, один из древних забытых языков. Его наряду с некоторыми другими преподают в Университете Сиэльстена на закрытом… Кхм. Факультете. Там многие только на нем и говорят, упражняясь в предмете, что-то вроде профессиональной привычки. Но это не важно. Важно то, что слишком велика была сила отдельных князей, и слишком сильно они влияли на политическую обстановку.

И потому ему пришлось свернуть свои амбиции. Из намеченных планов осуществилась лишь жалкая горстка, которая скорее выглядела насмешкой над всеми перспективными направлениями могучего государства. Семь лет царствовал Гвемар, и элита потрудилась сделать его правление максимально пассивным. Началась вторая эпоха застоя, во время которой Гвемар стал Забытым. Она была лишь немногим лучше раздробленного государства.

И вот десять лет назад произошел Церковный бунт. Казалось бы, зачем он был нужен, ведь в государстве и так был застой, никто не пытался ущемить власть Церкви. Ответ: пытались, и не кто иной, как правящая элита. Доходы государства от торговли и мануфактур шли в казну, однако, каждый князь — надсмотрщик своей земли. Каждый из них теснил государственные предприятия и мануфактуры, заменяя их своими, частными. На государственные караваны стали нападать наемные бандиты, на производствах все чаще случались несчастные случаи с непоправимыми убытками. Князья теснили государство и короля в частности, как могли, желая наказать его за излишнюю самоуверенность и утвердить свою власть. Каждый тянул из казны все больший кусок, якобы, по праву ему причитающийся. В конце концов, от казны осталась жалкая горбушка. Как у нас говорят, тысяча жаждущих осушили море. Но никто не принимал во внимание Церковь. Князья щемили и ее, государственный институт, который когда-то давно имел и власть, и влияние. Церковь терпела огромные убытки и теряла остатки власти, неразумные князья не рассматривали религию даже как способ успокоить растущее недовольство крестьян, они наживали свое богатство, как могли, жирели и не смотрели в окно, не видели свет тысячи факелов. Если бы кому-то из них пришло в голову выделить небольшой кусок своих доходов Церкви и дать ей успокоить люд, переворота можно было бы избежать. Но этого не случилось. Разумеется, люд во всем винил короля как единственного правителя Десилона. Церковь воспользовалась этим и устроила попытку переворота.