Contra Dei #2 - Коллектив Авторов

А сейчас хотелось бы перебрать недостатки и неудобства чань. Их можно разделить на два вида: те, что относятся к самому чань и унаследованы им от буддизма, и те, что касаются собственных доктрин тех, кто провозглашает себя чань-буддистом и следствий кривого понимания.

Для начала можно отметить, что у чань есть противопоказания. Эмоции там не в чести. Хотя сатори (просветление) часто описывается, как эмоциональный всплеск, думается, что это драматизация позднейшей эпохи. Логика в чань также постоянно подвергается нападкам, как функция, недостаточно адекватная реальности. Только то, что чань позволяет делать с собой почти всё, что угодно, надстраивая над собой индивидуальную концепцию, делало его пригодным для меня. Я пытался внести в него изрядную дозу логики. Ему было тяжело это переварить… Т. е. это мне было непросто примирить чань и свой образ мышления. Поэтому я никогда не мог сказать, что я полностью умещаюсь в концепцию чань-буддизма. Но, по счастью, он это и не просил. Ведь, повторюсь, это системы (чань и даосизм) не для следования, а для пользования. Они вполне прощают измену себе в частностях, а под конец — и в общем.

От первоначального буддизма чань отчасти унаследовал весьма странное отношение к эго. Оно как бы третировалось, однако из этого вовсе не следовал альтруизм. Просто именно в эго основатель буддизма видел причину сансары.

Именно оно является причиной всех страданий. И именно его следует победить, постичь его нереальную преходящую природу, чтобы достичь нирваны, которая буквально означает «угасание».

Само по себе эго или «я» — весьма туманное понятие. Если не эго, то что же вожделеет нирваны, которая видится высшим достижением? Высказывалась идея тождественности нирваны и сансары. Всё зависит от точки зрения конкретного субъекта в конкретный момент. Либо он фиксирует внимание на своей личности, которую буддизм не устаёт называть иллюзией, либо устраняет оболочку личности, расплескав, всё, что было там сосредоточено и становясь «разлитым повсюду». В отношении последнего было сказано немало рекламных слов: «единобытие со всем миром», «выход за пределы самого себя»…

Что касается отношения к эго и привлекательности нирваны для чань-буддиста, то тут всё обстояло сложнее. С одной стороны, многое было сказано в унисон общебуддийской концепции. Но с другой — чань-буддизм обычно нагонял столько тумана и неоднозначности, что можно было дать практически любую трактовку. Фактически он оставлял данный вопрос, как и многие другие, на усмотрение самого адепта. Как говорил всё тот же Линьцзы Хуэйчжао: «Если вы сможете понять это, то обретёте полную свободу уходить или оставаться, снимать или надевать одеяние жизни». Это достижение выглядит привлекательнее. Нирвана—это состояние, начать стремиться к которому никогда не поздно. Но стоит ли запускать этот процесс, если мы ещё не опустились до такого страха и неприязни к жизни, которые испытывал Шакьямуни? Неудобством мне видится и та самая пуповина, которая связывает чань с буддизмом — терминология. Буддийская терминология громоздка, культурно обусловлена и варьируется от направления к направлению.

Само слово «будда» многозначно, его смысл простирается от человека, основавшего буддизм, через обозначение состояния сознания до понятия, сходного с понятием абсолюта. «Дхарма» означает как «элемент» (чего бы то ни было), так и «учение». Ещё более способны озадачить такие понятия: «природа будды», «три тела будды», «истинная таковость», «истинный человек без ранга», «недеяние», «следование своей природе» и т. д. При этом применяются ещё и местные понятия, скажем, «дао».

Вот конкретный пример: «Чистый свет разума, возникающий при каждой вашей мысли, как раз и есть Будда в облике Тела Закона в вашем собственном доме». Нужно быть тонким извращенцем, чтобы в нашей ситуации пользоваться такой терминологией.

В сравнении с этим даосский язык более прост, хотя, как и всё в той культуре, многозначен и туманен. «Сумеречный язык: называние без определения, речь стремительная и текучая настолько, что не имеет устойчивых форм, срывается в почти бессловесный шёпот». Но это лично я уже считаю достоинством, т. к. разделяю мнение чань и даосизма на то, что нетривиальные мысли адекватно словами не выражаются. Поэтому даос, как правило, практически нем. По выражению Лао-Цзы, «знающий не говорит, говорящий не знает».

Удручает ещё и то, что чань и даосизм совершенно безразличны к цивилизации.[132] Даосский идеал—это дикая страна с редким населением. Сосредоточение на внутреннем мире. Они прекрасно подходят для развития личности в автономном режиме. Но они почти ничего не дают для развития личности в рамках социума, и абсолютно ничего для развития цивилизации.

Неприятные особенности тех, кто выдает себя за приверженцев чань (причём, чаще используется японский вариант — дзен) гораздо фатальнее тех, что заложены в нём самом. Хотя порой чань-буддисты и опрокидывали мордой в грязь профанаторов и подражателей, по большому счёту чань не заботился о «чистоте рядов». Он не мог это делать, сохраняя свою вариабельность. В результате, как ни печально, чаньская традиция оказалась не в силах вынести взятое на себя бремя «удовлетворения неудовлетворяемого». Пришлось пожертвовать творческой свободой ради того, чтобы не растрясти преемственность. C XIII века наследие Чань свелось к набору косных формул и приёмов «внезапного прозрения» и в дальнейшем существовало, так сказать, в замороженном виде.

При этом среда чань оказалась идеальным прикрытием для субъектов а-ля хиппи, находящихся в сложных отношениях с головой. Мол, это не я дурак такой, это у меня такая неординарная индивидуальность. Они, впрочем, следуют своей природе, состоящей в том, чтобы вести образ жизни обезьяны, с детской непосредственностью и попранным умом, на смену которому, однако, не пришло ничего адекватного.

По сей причине я никогда не искал в чань единомышленников. Вряд ли бы я нашёл здесь кого-нибудь подобного себе. А общаться с «цветами» нет никакого желания.

Я знаю, что всё, что я здесь наговорил, было бы оспорено ими. Ведь я расставил акценты совершенно не там, где их видят они. Но эти субъекты, подражающие повадкам экстравагантных китайцев, живших тысячу лет назад, имеют ли они в своих пригоршнях хотя бы прах от чань? Ведь сам-то чань презирает подражание!

В связи с этим могу сказать, что к чань интересно обращаться. Но называть себя его сторонником в наши дни не имеет смысла — вряд ли откликнется что-то стоящее.

Кому-то может не понравиться то, что философская база буддизма в целом и чань в частности идентифицируется как субъективный идеализм, последовательно приводящий к солипсизму.[133] Действительность рассматривается как иллюзорный плод воображения. «Все миры существуют лишь в сознании; все элементы существуют лишь как результат познания».

В отличие от многих, выразивших резко отрицательное отношение к данному направлению мысли, у меня к нему нет претензий. Это исчерпывающая, непротиворечивая, неуязвимая идея. Но насколько она безупречна сама по себе, настолько же и бесполезна при оперировании с внешним миром. Для самодетерминирования же из концепции субъективного идеализма следуют бодрящие выводы: никакой помощи не будет. А весь мир, все объекты и субъекты, подчиняется только тебе, только сумей с ним управится, подчинив сознанию.

Отсюда можно перейти к мистической стороне чань-буддизма. Она, конечно, основана на принципах субъективного идеализма. Если мир — иллюзия, созданная нами самими, то и управляется он нами. Нужно только научиться управлять собственными психическими функциями.

«Как только в вашем сознании возникает одна мысль сомнения, земля становится преградой для вас. Как только в вашем сознании возникает одна мысль вожделения, вода начинает мочить вас. Как только в вашем сознании возникает одна гневная мысль, огонь начинает обжигать вас. Как только в вашем сознании возникает одна радостная мысль, ветер начинает дуть на вас. Если вы сможете постичь это, то внешние обстоятельства уже не смогут управлять вами».

При этом в чань нет мистических рецептов, в нём всё индивидуально и срабатывает один раз. В других направлениях, например, ламаизме, встречаются «магические формулы», но только на самых вульгарных уровнях. Чем ближе к мастерству, тем меньше условностей.

Во многих направлениях не только буддизма, но вообще мировоззренческих концепций, как Востока, так и Запада, существовали «степени посвящения», в идеале зависящие от личных качеств и опыта адепта, и соответствующие этим уровням методы. Как писала об этом Александра Давид-Неэль: «Практически во всех разновидностях буддизма наряду с субъектами, следующими традициям и уставам, допускается существование т. н. „прямого пути“, свободного от каких бы то ни было ограничений. При этом почти все монахи первой группировки признают, что добродетельная жизнь и монастырская дисциплина, как бы необходимы они ни были, составляют только простую подготовку к вступлению на путь более высокого совершенствования. Что же касается последователей второй группы, все они убеждены, что для большинства людей первый метод наиболее подходящ». «Они больше любят посещать святые места, чем прокладывать собственный путь», — говорится о таких в Дао Дэ Цзин.