Охота на судьбу - Андрей Андрей

   Вскоре тишина, повисшая в коридоре замка, была рассеяна. Из-за поворота, прямо перед скульптурой охотника, вынырнула до боли знакомая парочка обитателей "Восходящего дворца", которая, как уже было сказано ранее, контрастировала собой не только внешним видом, но и предназначением.

   - Ох, Фьёльри, оставила бы ты его в покое. Он и так вдоволь настрадался, да и жена его мучается, - сказала Мортреза, вздохнув, - к чему такая помощь?

   - Я помогаю? - с наигранной обидой бросила дева-удача, - я всего лишь чуточку уделила ему времени в пещере с тем мерзким оборотнем, вот и все, - захлопав глазками, невинно ответила она.

   - А людоед на лесопилке, грозг у пещеры, скверноокий, молтурианцы? - перечисляла Смерть.

   - Это не я, что ты, - улыбнулась Фьёльри, - конечно, я хотела помочь ему, ведь он взвалил на себя такую неподъемную ношу, что мне, признаться, стало даже интересно, чем все это кончится, но потом я вспомнила слова нашего премногоуважаемого магистра: "Баланс - это единственное, что держит Фархорн на плаву!", - передразнила она Кармгоса, - и перестала вмешиваться.

   - Во-первых, дорогая моя, прекрати издеваться над стариком. Он хоть и зануда, зато говорит дело. И, в сущности, он единственный, кто способен обуздать этих выскочек - Файриса и Элисинду. Не будь Кармгоса с нами, не было бы ни Фархорна, ни нас.

   - Это конечно так, но..., - начала было Фьёльри.

   - Во-вторых, - вежливо перебила свою юную спутницу Мортреза, - не верится мне, что он сам преодолевает все эти препятствия. Я уже почти прикоснулась к нему, но он избежал покоя, не единожды. Первый раз вижу, чтобы простому смертному так везло без чьей либо помощи.

   - Я тут не причем. И, кстати, не забывай, ведь его не покидает его жена.

   - Она всего лишь незримая сущность, вот и все, - ответила Смерть, - ладно, что-то мы слишком много времени уделяем одному смертному, тебе не кажется? - улыбнулась Мотреза.

   - Определенно, - сказала Фьёльри и хихикнула, завидев как из-за противоположного угла коридора, вышел Файрис.

   Бог войны, верно, поняв, кому был адресован этот смешок, состроил на своем лице суровую гримасу и уверенно направился, а точнее спикировал, словно ястреб на полевую мышь, к "удачливой девице".

   - Ты иди, а я задержу этого нахального мальчишку, - прошептала Мортреза.

   Фьёльри тут же развернулась и быстрыми шажками устремилась в обратном направлении, стараясь сдержать потоки смеха, рвущиеся наружу.

   - Вы сегодня скверно выглядите, господин Файрис, будто бы Вас что-то крайне огорчило, - вежливо промолвила Смерть, как бы невзначай перекрыв богу войны дорогу.

   - Я... я... да отлично я выгляжу, черт возьми! - громыхнул Файрис, пытаясь просочиться сквозь пожилую даму.

   - О нет, я же вижу, вы чем-то встревожены, мне-то вы можете рассказать!

   - Покорнейше благодарю, но не в чьих советах не нуждаюсь! - зашипел он, пролезая по стеночке рядом с Мортрезой.

   - Неужели Вы сегодня не настроены на беседу! Это так на Вас не похоже. Куда же Вы так спешите, позвольте спросить?! - продолжала она свое приторное песнопение.

   - Я?! Да, черт возьми, почему я должен вам об этом рассказывать?! Дайте пройти!

   - Грубиян! Такой молодой, а уже хамит старшим! - изобразила возмущение Мортреза.

   - Не забывайтесь, с кем говорите! - прогремел Файрис, оставив все попытки догнать Фьёльри, переключившись на новую "жертву".

   - Именно это я и хотела Вам сказать, - ответила Мортреза, немного приподняв свою черную вуаль, дабы посмотреть собеседнику в глаза.

   Файрис, сам того не желая, машинально отвел взгляд в сторону. Оно и понятно, ведь не так уж и много было желающих посмотреть в глаза Смерти. Однако молодой бог сию секунду обрел присутствие духа и, гордо задрав подбородок ввысь, дабы скрыть свой внезапный конфуз, приготовился выпалить нечто наверняка сокрушительное в свою защиту, но в тот же миг был пренеприятнейшим образом прерван на полуслове.

   - Милорд! - донеслось сзади, - простите, что прерываю Вас, но Ваше поручение выполнено, я...

   Файрис, позабыв о защите своей уязвленной гордости, которая за последнее время напоминала изрядно помятый в бою железный щит, резко повернулся к Азхольду с таким выражением лица, что, не будь мраморная статуя мага, расположенная позади его слуги, влита в постамент, она бы сбежала и укрылась в каком-нибудь безопасном месте. Азхольд верно понял по искаженной физиономии своего господина, что пришло время замолчать, и не преминул сделать это.

   - Мне пора, - скрежетнул зубами Файрис, обращаясь к Мортрезе.

   - Как жаль, как жаль. Беседовать с Вами одно удовольствие.

   Бог войны, не скрывая своего раздражения, поморщился после брошенной напоследок Смертью фразы, так, словно сжевал два лимона сразу, и, очевидно, выбитый из колеи такой кислой трапезой, не найдя что ответить Мортрезе, увел Азхольда за собой в свой рабочий кабинет.

   Смерть, улыбнувшись, проводила взглядом взбалмошного юнца, а затем развернулась и величественно поплыла по коридору по своим делам.

   - Ты бы еще Кармгосу доложил, - скинув на ходу свой плащ на спинку кресла, проворчал Файрис.

   - Я не...

   - Давай сюда!

   - Конечно милорд, - Азхольд спешно извлек из сумки договор, подписанный Глу-Атошем.

   Лорд Файрис, приземлившись в кресло следом за своим плащом, по привычке закинул ноги на стол и принялся вновь перечитывать договор.

   - Он что-нибудь сказал? - промолвил бог войны, не отрывая глаз от документа.

   - Да, господин, он сказал, что в любое время, после выполнения его части сделки, он может потребовать выполнения его просьбы, и вы будете обязаны...

   - Да чтоб тебя! - гаркнул Файрис, - это я и так знаю! Что-нибудь еще он говорил? Что-нибудь важное?

   - Нет, милорд, это все, - быстро ответил Азхольд, потупившись.

   Возможно, если бы Файрис был более внимателен и не был бы так увлечен своей в крайней степени раздосадованной персоной, то наверняка заметил бы сумку, с которой его слуга вернулся к нему после выполнения поручения. Кто знает, в каком направлении устремилось бы течение событий, заподозри в этот момент бог войны неладное.

   - И чего ты ждешь? - буркнул Файрис и, оторвав взгляд от бумаги, грозно уставился на стоящего перед ним в ожидании слугу, - приведи оружейню в порядок! Заточи клинки! Займись делом, черт бы тебя побрал!

   - Слушаюсь, - опустив голову так, что его подбородок коснулся груди, виновато пробормотал Азхольд и, развернувшись, тихонько покинул кабинет своего господина, дабы не навлечь на себя новую порцию божьего гнева.

   Вспомнив недавние слова Глу-Атоша: "Прислуживание, рабство, заточение", которые назойливо вертелись в его голове, сердце кузнеца заныло от боли и обиды. Он ковылял по коридору, словно мертвец, только что поднятый некромантом.

   - Я червяк, таракан, драный ковер, об который все кому не лень вытирают ноги, - бичевал себя Азхольд, - паук был прав, абсолютно прав.

   Может, не состоись беседы с Глу-Атошем, кузнец воспринял бы все, как всегда - со спокойствием и покорностью. Но теперь слова паука, словно горящие угли, распалили костер его души, подняв из глубин давно затухшие воспоминания.

   И потому, повинуясь бунту своего сердца, вместо того, чтобы направиться в оружейную, как ему и полагалось по приказу Лорда Файриса, Азхольд, перейдя, как это зачастую бывает у людей, от печали к гневу, уверенно зашагал в свою келью.

   Не сказать, что выходка кузнеца попахивала авантюризмом или чем-то революционным, но для него в этот момент, после долгих лет коленопреклонения, это было вершиной возможного протеста.

   Скромная келья Азхольда, по сути представлявшая собой чулан с жестким матрасом, валявшимся на полу в углу, по мнению Файриса, была подходящим местом для проживания слуги. Ведь только боги "Восходящего дворца" могли рассчитывать на королевские покои. А как же иначе? Присутствие социального неравенства было обязательно. Впрочем, власть имущие на Фархорне считали абсолютно также.

   Азхольд плюхнулся на свой матрас и, закинув руки за голову, вновь впал в уныние.

   "И в этом заключалось все мое неповиновение? Да я просто бунтарь, черт возьми! Файрис, конечно, ничего не заметит, если не заглянет в оружейню. А он туда точно не заглянет, он слишком взбудоражен этой сделкой, чтобы тратить время на мою дрессировку", - размышлял Азхольд.

   "Может, все же заняться делом", - по привычке прозвучал голос рассудка.

   "Нет! Нет! Нет!", - протестовало сердце.

   - Будь они прокляты! Лучше бы я умер, лучше бы я не появлялся на свет! - застонал Азхольд от безысходности и, вскочив со своего ложа, принялся мерить шагами чулан. Впрочем, комнатушка была настолько мала, что слабо подходила для этого, ведь расстояние между стенами кельи измерялось какой-то парой-тройкой шагов. Азхольд, обнаружив, что не может должным образом выпустить пар таким путем, был готов перейти к кардинальным мерам, излив свой гнев, пропитанный отчанием, на каменных стенах комнатушки. И вот, приготовившись обрушить на бездушную каменнную кладку град ударов, а иначе говоря, размозжить костяшки своих кулаков, превратив их в кровавое мессиво, Азхольд сделал мощный замах руки, от чего кожаная сумка, повисшая на его плече, колыхнулась, напомнив о себе. Казалось, время для Азхольда в этот момент остановилось. Разговор, состоявшийся не так давно с Глу-Атошем, вторгся в мысли мужчины. Слово в слово Азхольд прокручивал в голове беседу с загадочным существом, но одна из фраз ядовитым жалом впилась в сознание человека, оттеснив собой все остальные: "Я предлагаю сделку тебе, а не Файрису. Тебе, Азхольд, как личности, обладающей свободой выбора".