Подвиг Антиоха Кантемира - Александр Западов

— Хорош мог быть у меня тесть! — печально думал Кантемир, услышав такие петербургские новости. — Настоящая черепаха так поступать не стала б. Человеческий панцирь, пожалуй, крепче, потому что у людей страху больше. Алексей Михайлович и меня боялся, поди, — вот зятем в семью приму, а его и сошлют — недорого возьмут. Уж он-то не заступился бы. Родного племянника Александра позволил осудить напрасно, хотя и ведал, что тот оговорил себя в застенке Тайной канцелярии. Устрашил Бирон, опасался князь свое богатство потерять. Чуть не так — и все имение могли бы на государыню отписать. Свою жену заставил Алексей Михайлович Бирона благодарить за деньги, что пожаловала ему государыня.

Живость натуры Елизаветы Петровны, желание придать своему двору блеск и парадность парижского, любовь ее к нарядам и праздникам обернулись новым поручением для русского посла. При дворе французских королей понадобилось узнавать о порядке проведения дипломатических приемов, торжественных встреч, о ритуале коронаций, похорон, об устройстве балов и обедов.

Кантемиру был отправлен рескрипт — высылайте описания парижских обыкновений и поведений в публичных торжествах, как коронациях, так и в других случаях, и вообще обо всем, что касается тамошнего этикета. Пришлось ему заняться сбором необходимых сведений.

Как истинный ученый, Кантемир провел библиографические разыскания и обнаружил несколько подходящих к случаю книг. Придворный чиновник Сентот, отец нынешнего посольского вводителя, в свое время составил описание церемониала коронации Людовика XIV. Кантемир получил от сына эту книгу, отдал переписать французский текст и спешно отправил рукопись в Петербург. Там уже проявляли нетерпение и требовали новых документов. Кантемир обещал по всякой почте отсылать сведения о различных торжествованиях, какие только можно будет собрать из надежных известий, и не без горечи заметил:

"Можно было бы избегнуть большого труда, если б я был уверен, что в библиотеке вашего императорского величества находятся печатные книги: церемониал всех дворов европейских, изданный в Голландии г. Русетом, описание коронации Людовика XV, изданное в Париже, и устав кавалеров ордена св. Духа, потому что в этих трех книгах находится все, что требуется указом вашего императорского величества".

Но справку из библиотеки никто Кантемиру не прислал, и он продолжал в рукописном виде снабжать петербургский двор сведениями о порядках при дворе французском.

В очередном циркуляре, присланном Кантемиру, говорилось, что для ясности и скорейшего исполнения русские министры при иностранных дворах должны писать в своих реляциях только о том, что касается государственных интересов, а о прочем, что не так важно, писать в приложении к этим реляциям, рассматривая каждое дело обстоятельно и подробно.

Кантемир в очередном ответе изъявил готовность исполнять приказание" но не удержался от насмешки над канцелярской старательностью: "Прошу также наставления, — добавил он" — если не случится никаких дел, то довольствоваться ли отправлением одного приложения без реляции?"

Поручений из Петербурга не убывало" а исполнять их Кантемиру становилось все труднее. Он был тяжело болен и понимал это. В Лондоне" страдая от болей в желудке" Кантемир предписал себе молочную диету" в Париже приступы боли усилились.

Врачи пробовали применять различные средства" ставили компрессы, делали припарки, проводили массаж, — ничего не помогало. Убедившись в неудаче, они возложили надежду на минеральные воды. Кантемир в 1741 году прошел курс лечения водой источника в германском городе Аахене, но лучше ему не стало.

Два следующие года международная обстановка, смены правителей в Петербурге, русско-шведская война лишили Кантемира возможности продолжить лечение. Только летом 1743 года он побывал на Пломбиерских водах — и снова не получил облегчения болезни. Возвратившись в Париж, он почувствовал, что ему трудно заниматься делами, и в приложении к одной из депеш написал:

"Крайне сожалею, что нынешнее мое плохое здоровье обязывает меня почти неисходным быть из дому, мучая непрестанно в лекарствах, от которых столь мало пользы получаю, что еще и третьего дня имел я сильный припадок жара, и, следовательно, мало в состоянии нахожусь собою исполнять высочайшие вашего императорского величества указы".

Предупреждение Кантемира прошло как бы незамеченным. Вице-канцлер Бестужев хорошо знал, что, хоть и больной, министр при французском дворе будет исполнять свое дело и не оставит служебный пост. Кроме того, заменить больного без ущерба для государственных интересов было некем. Никто из возможных кандидатов не обладал необходимым кругозором и дипломатическим опытом.

Кантемир страдал и от болезни и от того, что работал не в полную силу, что-то упускал, за чем-то не доглядывал, и в начало нового 1744 года, вслед за очередной реляцией, написал просьбу императрице Елизавете Петровне:

"Уже тому близ 4 месяцев, как и до того дряхлое мое здоровье повседневно ослабевает, изнуряется, так что ныне нахожусь в крайне худом состоянии, не могучи нимало что есть без рези в желудке, терпя по все ночи жестокие жары и кашель, которого продление и чахотку мне навести может.

Для освобождения себя от сей болезни во время 4-х годов я употребил все возможные способы, каковые от здешних докторов мне были предписаны, и ни одного из них я уже не миновал, но все советы их до сих пор явились бесполезны".

Кантемир доложил далее, что консилиум пяти лучших парижских врачей присоветовал ему оставить лечение водами, как ранее отказались от лекарств. Решили теперь искать здоровья в умеренном питании и движении тела, а наипаче в какой-либо приятной и недолгой поездке, в которой мог бы он воздух переменить и отбыть нынешнюю свою меланхолию. Полезна была бы езда в Италию за добротою тамошнего воздуха, на срок четыре месяца, и он всеподданнейше просит разрешить ему отпуск и пожаловать из казны денежную помощь, потому что своих Средств не имеет, а болезнь требует немалых расходов…

Рескриптом от 14 февраля 1744 года Кантемир был извещен, что в отпуск можно, о деньгах же говорилось в записке Алексея Петровича Бестужева так:

"А что ж в случае такого позволения, — насмешливо разъяснял вице-канцлер, — просите о награждении, то вам самим небезызвестно, что вы, будучи в характере полномочного министра, посольское жалованье, и больше, нежели другие наши послы, почти два года получали, так что мы не инако думать причину имеем, как что оного вам с излишеством ежегодно доставало, яко вы по нынешнему вашему характеру расходы соразмерять могли".

"Мы" обозначало государыню Елизавету, а думал вместо нее в данном случае и написал вице-канцлер, который сам же не переслал своему полномочному министру в счет жалованья за два года — 10 000 руб., не оплатил наем дома за четыре года — 6700 руб., не возместил чрезвычайные расходы на сумму 700 руб., отчего министр вошел в долги у парижских банкиров и лишился кредита.

Поездка становилась невозможной. Однако лечиться было необходимо, и, сообщив об отказе в казенном пособии Воронцову, Кантемир просил его больше о деньгах не упоминать, потому что он постарается кое-что добыть сам. "Я сколько можно стараться буду тот недостаток дополнить продажею каких уборов, или учредя теснейшую экономию в оставляемом моем здесь доме, и уменьшая сколько возможно расходы дорожные. А то подлинно как перед богом, что я ни одной копейки накопить не мог. Однако ж за тем я не скуден в уборах домовых и в серебряной посуде. Жалованье ж мое не знаю для чего так велико и чрезвычайно кажется".

Надежды на отпуск и радость от мысли, что продажа серебряной посуды и вещей даст средства на лечение по новому способу, позволили Кантемиру продиктовать благодарственное письмо императрице.

"Отъезжая из Парижа в Италию, — записывал Гросс, — я найду там лето и избегну здешнюю зиму, которая мне смертельна. От вашего материнского милосердия и другую высочайшую милость ожидаю и рабски, сколько могу прилежно, о том прошу, чтоб к наступающему новому году меня от здешнего двора отозвать в отечество…"

…В отечество, которого не видел и о котором ежедневно думал двенадцать долгих лет…

Мари обратила внимание, как резко похудел Антиох. Он не жаловался, но она замечала, каких усилий стоит ему сохранять привычную бодрость.

В этот вечер на улицу Бурбон Кантемир пришел неожиданно.

— Мари, — сказал он устало, — мне надо с тобою серьезно поговорить.

Мари передала маленького Пьера няне и прошла за Антиохом в гостиную, села рядом с ним, взяла его слабую руку в свои.

— Что случилось?

— Я скоро умру, Мари, я это чувствую,

Мари молчала. На лице ее не дрогнул ни единый мускул. Она только немного побледнела, или это ему показалось?