Подвиг Антиоха Кантемира - Александр Западов

"Всякий благоразумный, — говорилось в именном рескрипте Елизаветы Петровны об этом номере газеты, — не может читать иначе, как с омерзением, потому что все в нем ложь… Несмотря на это, статья должна быть опровержена и так автор, как издатель увещаны, чтоб впредь подобных дерзких статей не помещать и помнить, что о коронованных лицах опасно так нагло отзываться".

Но свобода печати существовала на континенте подобно тому, как ею пользовались в Англии, отчего Кантемир не сумел отыскать автора и произвести увещевание редактора.

Через месяц посол России в Голландии Головкин прислал Кантемиру французскую газету, в которой были напечатаны критические заметки о русском правительстве. Головкин сумел дознаться, что материал этот прислан из Парижа и сочинил его некий Пистау.

Кантемир навел справки — человека с именем Пистау в Париже не знали. Очевидно, это был псевдоним. Все, что посланник мог сделать, это известить свое правительство, что он продолжит поиски автора, а когда найдет, спросит у него, кто в Петербурге снабжал его сведениями о придворной жизни. Потом будет можно привлечь его к суду. Но сам Кантемир на успех своих поисков не рассчитывал.

В ответ на высочайшие рескрипты, посылаемые из Петербурга, Кантемиру доводилось повторять, что в Париже смотрят на Россию неприятным, как он говорил, глазом, потому что русские помогают австрийскому дому и дружат с Англией. Пока русские государи в союзе с этими странами, нельзя надеяться на дружбу Франции.

В Петербурге вроде бы понимали эти разъяснения, но быстро забывали о них и снова слали различные требования, которых Кантемир по многим причинам выполнить не мог.

Например, ему предлагали найти способы знакомиться с тайной перепиской французского двора — наверное, можно получить к ней доступ, если отыскать подходящего человека… Но Кантемир не хотел да и не умел пользоваться подкупом. В ответ на письма из Петербурга он отвечал, что такие дела в Париже проходят через двух-трех канцеляристов, благосостояние которых уже основано, и рисковать они больше не станут, в чем уверились чужестранные здесь министры.

Неприятны для Кантемира были объяснения с французскими дипломатами и журналистами по делу Синклера, о чем не имел он из России подробных сообщений и должен был повторять фразы официальных писем, которым не верил.

Русский посол в Швеции М. П. Бестужев сообщил императрице Анне Иоанновне, что из Стокгольма к турецкому визирю будет отправлен с письмами курьером майор Синклер, известный в Европе как шпион. Он поедет через Россию, будет наблюдать и расспрашивать о нашей армии, а в Польше станет возбуждать народ против короля Августа и русской государыни, как делал это в прошедшем году. Надо бы, советовал Бестужев, у этого Синклера письма отнять, а самого обезвредить, пустив слух, что на него напали гайдамаки, разбойники или кто другой.

Сотрудникам Иностранной коллегии задача и ее решение представились ясно — примеры бывали. Бестужев знал, что в 1635 году французский министр Лувуа отправил коменданту города Страсбург секретное письмо такого содержания:

"Его величество считает необходимым задержать австрийского курьера, направленного из Мадрида в Вену через Эльзас, и отобрать у него депеши, которые он везет. Для этого близ дороги между Страсбургом и Соверном расположите засаду из трех или четырех верных людей, способных выполнить такое поручение. Надо обыскать курьера, тщательно осмотреть седло и амуницию, делая вид, что искали деньги".

Бумаги нашлись, а что стало с курьером — неизвестно.

Через полгода Бестужев известил, что майор Синклер сумел тайно прибыть в Константинополь, виделся, с кем ему было указано, отдал шведские депеши и теперь готовится к обратному пути. В Стокгольме не надеялись на благополучный исход его поездки, думали, что он не доберется, будет по дороге изрублен или повешен как шпион. Стало быть, уверял Бестужев, виновных искать не станут.

Намек был в Петербурге понят. Граф Миних дал инструкцию драгунскому поручику Левицкому перенять в Польше майора Синклера, взять у него бумаги, которые посылал с ним в Швецию турецкий визирь, может быть, за султанской подписью. Ради высочайших ее величества императрицы Анны Иоанновны интересов разрешалось оного Синклера умертвить или в воде утопить, но прежде письма все без остатка изъять. Такое же приказание получил от Миниха капитан Кутлер. Ему, кроме того, предписывалось то же самое проделать еще с двумя людьми, едущими из Франции в Турцию, — они могли везти тайную почту.

Миних успокаивал себя тем соображением, что в убийстве Синклера не может быть большого греха. Он и в самом деле Российской империи злой неприятель, как турок, то есть военный противник.

Приказ есть приказ. Левицкий и Кутлер взяли у австрийского резидента в Варшаве паспорта, выследили Синклера и выполнили свою комиссию… Левицкий у мертвого забрал документы, передал их русскому министру в Польше барону Кейзерлингу, о нем доложил Миниху, после чего офицеры поехали к местам службы.

Слух об убийстве майора Синклера очень быстро дошел до Стокгольма и вызвал возмущение горожан. Виновниками сочли русских, толпы собирались у дома, где жил посол Бестужев, и там пришлось выставлять усиленную охрану. Гвардейские офицеры открыто грозились убить Бестужева, требовали похода на Петербург, возвращения Выборга.

Сведав о шуме, поднятом за границей по поводу убийства Синклера, царица Анна Иоанновна сделала вид, что недовольна этим происшествием, и написала Миниху, что его люди поступили безответственно. Всем русским резидентам, посланникам и послам за границей был отправлен рескрипт с требованием разъяснить иностранным правительствам, что русский двор не виноват в убийстве Синклера:

"Сие безумное, богомерзкое предприятие нам подлинно толь наипаче чувствительно, понеже не токмо мы к тому никогда указу отправить не велели, но и не чаем, чтоб кто из наших оное определить мог…"

Миних, в свою очередь, письменно заверил императрицу, будто ничто на свете не может заставить его учинить бесчестный поступок и он в этом скаредном деле никакого участия не имеет. А если в берлинских газетах писано, что в убийстве Синклера участвовал русский офицер Кутлер, то, приказав пересмотреть все полковые книги, он может доложить, что за время их ведения один офицер с такой фамилией, верно, обретался, но в прошлом году, вместе со многими другими офицерами, ваял отставку и либо в польскую службу вступил, либо без всякой службы в Польше живет и бог знает от кого и через кого там быть имеет содержав

А пока оправдывались друг перед другом фельдмаршал и царица, убийц майора Синклера отвезли тайно в Сибирь и наградили. Кутлер был произведен в подполковники, Левицкий в майоры, состоявшие при них сержанты — в прапорщики. Только фамилии пришлось переменить: Кутлер стал Туркелем, Левицкий-Ликевичем…

Но время войн со шведами Кантемир обратился к французскому правительству с протестом но поводу искаженных сообщений о характере боевых действий, появлявшихся в парижской печати. Газеты писали о больших потерях русских войск, об убийствах мирных жителей, о сжигании домов с пленными шведами. Зверства русских в Финляндии кардиналу Флори живо писал шведский посол граф Тессин, и выдумки его попадали на страницы газет.

В беседе с Кантемиром кардинал все же не смог не коснуться неудач шведской армии…

— Я старался по возможности хотя бы отдалить вашу войну, однако не сумел этого сделать. Жаль, что суждено будет погибнуть многим людям. И как это генерал Буденброк допустил, чтобы его корпус разбили, — простодушно сказал он, забыв, что разговаривает с представителем другой воюющей стороны. — Опытный, образованный полководец напрасно пожертвовал пехотным корпусом и положил столь дурное начало военной кампании. Все же, — спохватился Флери, — ваши войска тоже несут немалый урон.

— На войне это неизбежно, ваше преосвященство.

— Постойте, — как бы припомнил кардинал, — я читал или мне говорили, будто русские без разбору топят, режут и жгут шведов и финнов, военных и штатских… Разве могут вести такую войну цивилизованные люди?!

— Прошу отложить нашу беседу на военные темы, — сказал Кантемир. — Вероятно, в ближайшие дни я получу необходимые известия и смогу разрешить ваши сомнения. Хочу лишь заверить, что если какой-либо случай подобной жестокости где-то замечен, то произошел он без ведома командиров, и никто в России не одобряет зверских поступков.

Через неделю Кантемир отдал кардиналу Флери перевод отчета о Вильманстрандтском сражении, пришедший из Петербурга, и почтенному министру осталось признать лживыми уверения шведского посла о ничтожных потерях шведской армии и возмутиться фактом убийства русского парламентера-барабанщика с белым флагом.