Подвиг Антиоха Кантемира - Александр Западов

— Мы желали бы видеть ваши сатиры переведенными на французский язык, — сказал Монтескье. — Впрочем, было бы все же любопытно послушать, как звучат стихи на языке русском.

— Не составит труда исполнить ваше желание, — ответил Кантемир. — Я прочту по-русски несколько строк, и мы попросим аббата Гуаско перевести их на французский язык. Должен признаться, что мы с ним делали подобные опыты. Вот, например, отрывок из сатиры "На воспитание". Я пишу о том, что наш император Петр I не щадил трудов для того, чтобы дать образование людям своего народа. Он дважды выезжал за границу. И Лондоне помнят его, известен он и в Париже. Слушайте:

Большу часть всего того, что в нас принисуемПрироде, если хотим исследовать зрело,Найдем воспитания одного быть дело.И знал то высшим умом монарх одаренный,Петр, отец наш, никаким трудом утомленный,Когда труды его нам в пользу были нужны.Училища основал, где промысл услужныйВ пути добродетелей имел бы наставитьМладенцев; осмелился и престол оставитьИ покой; сам странствовал, чтоб подать собоюПример в чужих брать краях то, что над МосквоюСыскать нельзя: сличные человеку нравыИ искусства. Был тот труд корень нашей славы:Мужи вышли, гордые к мирным и военнымДелам, внукам памятны нашим отдаленным…

Кантемир произносил строки тринадцатисложных стихов, голосом выделяя цезуру — перерыв на седьмом слоге, как бы отмечая полустишия. Такая манера привносила в чтение ритм хорея — двустопного размера, в котором ударения падают на первый слог.

Русские стихи слушателям понравились. Аббат Гуаско прозой пересказал содержание отрывка.

— Как северяне ценят своего императора! — заметил Паоло Росси. — Они приписывают ому военное победы и успехи воспитания русских людей.

— Да, потому что Россия при нем добилась международного признания, — горячо сказал Кантемир. — Петр I был умный, смелый и честный правитель государства и умел держать свое слово. Этой его черте я, может быть, обязан и своею жизнью.

— Что это значит? — спросил Монтескье.

— Мой отец князь Дмитрий Константинович, — сказал Кантемир, — вступил в союз с русскими, и турки требовали выдать им, как они говорили, изменника — молдавского господаря. Петр ответил так: "Не отдам. Он пожертвовал для меня всем своим достоянием. — И добавил: — Потерянное оружием возвращается, нарушенное слово невозвратимо. Отступить от чести — значит перестать быть государем".

— Не все, однако, так думают, — возразил Паоло Росси. — Разумеется, для государя похвально соблюдать слово и не лукавить, но, как заметил один умный человек, великие дола творили те государи, которые не считались со своими обещаниями, хитростью привлекали к себе людей и умели затем одолевать тех, кто полагался только на честность. Ведь бороться можно двумя способами. Один из них — законы, другой — сила. Человеку присущ первый, зверю — второй. Но законов слишком часто оказывается недостаточно, и потому приходится обращаться к силе. Оттого государю необходимо владеть природой как человека, так и зверя.

— Какой же умный человек научил вас этой мудрости? — спросил Кантемир.

— Макиавелли. Слышали о таком?

— Слышал. Он жил двести с лишним лет назад и учил, что людям надо быть коварными, заботиться о собственном благе. Чтобы ого добыть, все сродства хороши и могут быть оправданы. Имя это известно даже моей сестре, живущей в Москве. И недавнем письме назвала она "макиавеллистом" одного чиновника коллегии за то, что он дает читать пересылаемые через него письма людям, в расположении которых нуждается. И многие письма пропадают.

— Макиавелли учил добру, а но злу, смотрел на вещи прямо, не скрывая правды, не замазывал истины и оттого казался жестоким. Он любил Италию, нашу страну, разбитую на куски, расхватанную по частям королями, герцогами, князьями, епископами, полководцами республик. Макиавелли желал объединения областей под единой властью. Он писал — слова отпечатались в моем сердце: "Италия ждет того, кто сможет излечить ее раны, кто положит конец разграблению Ломбардии, поборам в Неаполе и Тоскане, послушайте, как молит он бога о неисполнении того, кто избавит ее от кровавых и жадных угнетателей. Посмотрите, как приготовилась она следовать знамени, лишь бы нашелся человек, способный поднять его и понести…"

— Какие прекрасные и мужественные слова! — воскликнул Кантемир. — Вы говорите об Италии, а я вижу свою родную Молдавию, томящуюся под турецким владычеством. Отец мой хотел влить в свой народ новые силы, объединив его для борьбы против угнетателей с русским народом, и умер, не исполнив задачи… Но, кажется, беседа с вами заставила забыть, что у меня есть обязанности хозяина.

Он подошел к группе гостей, уже смотревших на часы: они знали свой срок и стали прощаться.

Вскоре Паоло Росси принес Кантемиру книгу Макиавелли "Государь" — "Le prince", переведенную на французский язык и выпущенную в Амстердаме в 1684 году. Кантемир прочел ее за несколько вечеров, от страницы к странице все более поражаясь прямотой и смелостью мысли патриота.

"Теперь, в наше время, — читал Кантемир, — дружба, любовь, благодарность, величие стали продаваться и покупаться как вещи, выше всего люди стали ценить имущество, деньги, богатство, а если что и уважают, так это силу — она внушает им страх.

Любовь держится узами благодарности, но так как люди дурны, то эти узы рвутся при всяком выгодном для них случае. Страх же основан на боязни, которая не покидает тебя никогда. Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не заслужить любовь, то избежать ненависти, потому что вполне возможно устрашать и в то же время не стать ненавистным. Он всегда этого добьется, если не тронет ни имущества граждан и подданных, ни жен их. Когда придется все же пролить чью-нибудь кровь, это надо сделать, имея для того достаточное оправдание и явную причину, но больше всего надо воздерживаться от чужого имущества, потому что люди забудут скорее смерть отца, чем потерю наследства. Кроме того, повод отнять имущество всегда окажется, и тот, кто начинает жить грабежом, всегда найдет повод захватить чужое; наоборот, случаи пролить кровь гораздо реже и представляются не так скоро.

Если не трогать имущество и честь людей, то они вообще довольны жизнью, и приходится бороться только с честолюбием немногих, которое можно очень легко обуздать. Государя презирают, если считают его непостоянным, легкомысленным, изнеженным, малодушным, нерешительным, и ему надобно сделать так, чтобы в его поступках видели величие, смелость, обдуманность, твердость.

Государь должен проявлять себя покровителем дарований и оказывать уважение выдающимся людям во всяком искусстве. Он должен, кроме того, побуждать своих сограждан спокойно заниматься своим делом: торговлей, земледелием и всяким другим человеческим

промыслом, чтобы один не воздерживался от улучшения своих владений из страха, как бы их не отняли, а другой не боялся открыть торговлю, опасаясь налогов; он должен приготовить награды и тому, кто пожелает все это делать, и тому, кто думает так или иначе о росте ею города или государства. Наконец, государь должен в подходящее время года занимать народ празднествами и зрелищами.

Немаловажным делом для государя является выбор ближайших советников. Они хороши или нет, смотря по благоразумию правителя. Чтобы судить об уме государя, надо прежде всего видеть его приближенных. Если они дельны и преданны, государя всегда можно считать мудрым, потому что он сумел распознать годных и удержать их в верности себе. Но если они не таковы, то вполне возможно неблагоприятное суждение о государе, потому что первую свою ошибку он делает именно в этом выборе…"

Кантемир сопоставлял сказанное автором со своим жизненным опытом, сравнивал характеристики добрых и жестоких монархов, рассыпанные в книге, думал о прошлом России, о настоящем ее, проникал умственным взором в будущее.

И в Париже постоянной обязанностью его была борьба с дезинформацией и клеветой на Россию, чем нередко занимались европейские газеты. Так, в рескрипте от 31 октября 1743 года Кантемиру сообщили, что в номере газеты "Кельнские ведомости" от 30 июня — вот как поздно спохватились столичные ловцы новостей! — напечатана статья из Гданска, содержащая насмешки над русской государыней, ее домашними друзьями и придворными.

"Всякий благоразумный, — говорилось в именном рескрипте Елизаветы Петровны об этом номере газеты, — не может читать иначе, как с омерзением, потому что все в нем ложь… Несмотря на это, статья должна быть опровержена и так автор, как издатель увещаны, чтоб впредь подобных дерзких статей не помещать и помнить, что о коронованных лицах опасно так нагло отзываться".