Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

ещё была сестра Марья. Она мать звала «нянькой». Был у неё муж Василий, чёрный, хмурый мужик. Не слыхал я от него ласкового слова, даже боялся, а его сын Павел был моим крёстным отцом. Будучи уже взрослым, 15–16 лет, он учил меня счетоводству, бухгалтерскому делу, досконально научил считать на конторских счётах. Он работал тогда главным бухгалтером в сельпо. И давал мне считать бесконечные годовые цифры отчётов, говоря, что здесь не сходится сумма в одну-две копейки, и я должен найти её в ведомостях. Я сидел целыми рабочими днями и считал, считал. Счетоводом я не стал, но потом всю жизнь хорошо разбирался в бухгалтерских делах. Это мне в жизни помогало, особенно когда я стал директором школы.

Я прожил большую жизнь, повидал многие сотни людей, но ни разу не встретил такую дружбу, какая была между сёстрами, матерью и Марьей. Они жили в отдалении друг от друга, около полукилометра, но виделись ежедневно, иногда несколько раз в день. Испечёт ли мать хлебы, лепёшки или что – спрячет под фартук и побежит к сестре. Сестра её взаимно любила. Святая дружба двух женщин, потом старух – необычна. Дед, её свёкор, бесконечно ворчал на мать, что опять убежала «туда» (не говорили, что к сестре, но все понимали). Они делились всем: и радостью, и горестью. Кого обидел муж, что с детьми. У Марьи были дети: сын Павел и дочь Анфея. Они были также близки с моей матерью и со мной. Закрыла глаза моей матери Анфея, дочь сестры. Эту благородную дружбу двух сестёр я всю жизнь считал великой благодатью, она очень благотворно отразилась и на их детях, даже на внуках и моих детях. До сих пор мы, хоть очень редко, если попадаем в Селитьбу, то останавливаемся у них, и встречают нас со всем гостеприимством. Это чудесно. Хотелось бы, чтоб эта дружба, дальняя родственность, перешла и к моим детям и внукам.

Мать обладала сильным характером, была большой оптимисткой. На всё у неё был один ответ и взгляд: «Так угодно богу, что бог ни делает, всё к лучшему». Эта вера во всемогущего бога и помогала ей жить и переносить все невзгоды. А их было много. Даже смерть двух взрослых сыновей, мужа, свекрови (все на моих глазах) она перенесла стоически. А впереди её ждали новые невзгоды.

После болезни её мужа, а моего отца, и смерти его, остался я, малолеток 14 лет, её свекор, мой дедушка (около 80 лет) и она. Надо было кормиться, существовать. И она решила открыть в своём доме пекарню. Шёл 1928 год, в стране НЭП. Ей разрешили. Был у неё патент. Наняла пекаря – старика из другой деревни. В пекарне ежедневно, кроме воскресенья, испекали один мешок пшеничной муки, килограмм 60–70. Выпекали булочки, баранки, батоны – как сейчас их именуют. Помогали дедушка, сама она и я. Продавали тут же, баранки сдавали в магазин кооперации. Дрова заготавливали и возили из лесу с трудом, но сами, запрета на вырубку не было. Была, видимо, какая-то прибыль, т. к. сводили концы с концами. Продадут всё – и снова покупают мешок муки, 0,5 растительного масла, 1 кг сахара. И меня научил пекарь ставить тесто, его обрабатывать, делать плюшки, катать баранки, а это очень тяжёлый физический труд – делать баранки. Замесить муку с водой и промешать так, что тесто делалось как резина, а это килограммов 30 теста, и скатать, склеить силой эту баранку. И сейчас, когда ем их, – вспоминаю тот труд. А ещё ведь надо было ежедневно заготовить примерно полкуба дров, и дрова, и муку привезти.

Так всё шло до 1930 года, до организации колхозов. И тут круто всё изменилось.

Надо сказать, что до образования колхозов в селе организовалось «Товарищество по обработке земли», т. е. землю и скот не обобщали, а только помогали в обработке земли ещё простыми машинами – сеялка, сенокосилка, жнейка. Давали крестьянам, кто вошёл в это товарищество. Беднякам, вдовам помогали обработать свой участок и лошадьми, их называли «советскими», т. к. эти лошади, две или три, числились по штату за советами.

Хлеба в ту пору ещё жали серпами. Женщина брала левой рукой пучок ржи, сколько захватит, а правой резала серпом. Это тяжёлая работа, женщина была всё время в согнутом положении, срезать нужен был опыт и сила.

У соседей полосы ржи косили косилкой, запряжённой двумя лошадьми. Мать послала меня за разрешением к начальству, чтобы скосили и нашу полосу. Мне начальник (он же матери племянник, а мне двоюродный брат) ответил, что кулакам и их семьям помогать не будем. Здесь я впервые услышал это слово «кулаки», и мы причислены к этому ряду. Моя мать, не осознавая, что это такое, пошла сама к начальнику (благо родной), видимо, по-бабьи, по деревенски накричала на него. Ему показалось обидно, и он приказал её посадить в «холодную», как делалось при старом режиме, а поскольку «холодной» не нашлось, то её заперли в большом сарае. Вместе с ней попала одной бабушки коза. И сидели несколько часов мать и коза. От голода коза блеяла, по этим звукам её и нашла бабушка: ходила, упрашивала начальника, выпусти козу. Заодно выпустили мать. Похоже на анекдот, но это правда, чему я был свидетелем. И дальше пошло, поехало. Кончилось тем, что мать причислили к кулакам, лишили её гражданских прав, стала она «лишенкой», не имела права выбирать в Совет. Матери было уже далеко за 60, она не обращала на это внимания, говоря «чай насрать». Это очень дорого потом обернулось для неё и особенно для меня. Отныне я стал преследуем: сын кулака, сын «лишенки».

Наш большой дом к началу тридцатых годов опустел. Жили в нём 14 человек, теперь только 4 человека: мать, дедушка и я, во второй половине жила сноха Вера. На квартиру к нам поселился приезжий из Москвы, специалист по лесному делу Николай Александрович Доброхотов с женой и дочерью лет 5. Стало весело. Я уже взрослый, 15 лет. Н.А. взял меня к себе в помощники. Мы ежедневно ходили в лес, всё дальше и дальше. И глубоко в лесу (за 15 км) начали строить лесопилку. Начали около неё валить лес, свозить его в штабеля около лесопилки. Н.А. переехал с семьёй в деревню Бочиху за 7 км и меня взял к себе. Была у нас лошадь. Я принимал от возчиков лес, т. е. замерял кубы, составлял списки, ведомости. Всей этой премудрости меня научил Н.А. У меня в руках было клеймо, государственный знак. А потом было разрешено со склада отпускать