Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

Потом положил весла обратно на дно ванны. После этого достал удочку. Закинув в воображаемую воду воображаемую леску, он поймал воображаемую рыбу. Потом вынул огромную кастрюлю, чтобы сварить рыбу. Зрители удивлялись, как можно в такой маленькой ванне уместить такие большие вещи. На самом деле у этой ванны не было дна, и она помещалась на сцене в том месте, где под ней открывался скрытый в полу люк.

– Никак не могу понять, доходит ли до зрителей смысл моего представления. Может быть, они думают, что я просто морочу им голову дурацкой клоунадой. А вы как думаете, что я хочу этим сказать? – позже спросил клоун Розу.

– Мы все воюем с противоречиями, – ответила она. – Противоречия замечательны. Если человек не верит, что во всем есть противоречия, значит, он вообще почти ничего не понимает. Мы узнаем самих себя, осмысливая то, кем мы не являемся. Мы становимся лучше, столкнувшись со злом.

– Вот именно! – воскликнул клоун. – Нет суши без воды, как нет моря без земли.

– Меня в моей работе клоуна интересует чудо в трагедии и трагедия в чуде, вот такого порядка вещи.

– В наше время нечасто встретишь женщину, работающую клоуном.

– Почему вы считаете, что все клоуны, с которыми я встречалась, были мужчинами?

– Потому что клоуны по определению должны быть смешными. Клоунам позволено постоянно совершать всякие неприличные выходки. Их считают честными. Они обязаны обличать свои пороки, признаваться в разных забавных чувствах. Мужчины все это делают с легкостью, а женщинам так поступать сложнее. Если женщина на такое отважится, подобное ее поведение может произвести отвратительное впечатление.

– То, о чем вы говорите, называется свобода. И можете мне поверить, женщины тоже ее хотят.

– Женственный клоун выступает в «Парижанине». Возможно, это именно тот артист, которого вы ищите.

А тем временем Пьеро в поисках Розы позвонил на телефонную станцию, но там ее номера не оказалось. Тогда он пошел в полицейский участок. Один тамошний фараон сразу понял по описанию, кого ищет Пьеро. Он помнил Розу с тех пор, когда она встречалась с Макмагоном. Но полицейский ни за какие коврижки, ничем и никак не помог бы этому молодому придурку ее найти.

– Ей всегда хотелось получать от жизни больше, чем она заслуживала. Макмагон все для нее делал, а ей для этого надо было только ноги раздвигать. Но ей всего было мало – она от него слиняла. Оставила его в полном раздрызге. Мне дела нет до женщин, которые не знают своего места.

– Значит, вы не можете мне помочь?

– А оно дома.

– Что дома?

– Это чертово женское место.

Как бы то ни было, Макмагон очень сильно переживал уход Розы. Со всеми своими приятелями он заключил негласное соглашение о том, что ни один из них и пальцем не шевельнет, чтобы ей помочь. На самом деле Роза никогда не нравилась полицейскому, потому что и его к ней тоже сильно влекло.

39. День третий

В театре «Парижанин» по бокам близко к сцене располагались цветасто украшенные ложи для богачей. На деревянных панелях, обрамляющих сцену, были вырезаны изображения цветов, чайных чашек, единорогов и лилий. На самой сцене тучный клоун мерил шагами воображаемый сад, склонялся над цветами, срывал их и глубоко вдыхал цветочный аромат.

Складывалось впечатление, что запах цветка пьянит клоуна, и на какой-то миг он застывает в неподвижности. Потом он грациозно и плавно движется в танце по сцене на пуантах в балетных туфлях, верхнюю часть которых прикрывают гамаши. Сняв куртку, он всем демонстрирует, что совсем не толстый, а впечатление полноты производит его жесткая балетная пачка. Он танцует под музыку «Весны священной» Стравинского.

Сорвав очередной цветок, он издает громкий, немного странный звук, напоминающий жужжание, как будто внутрь цветка забралась пчела. По мере того как его нос приближается к цветку, жужжание становится громче и громче, усилившись до пронзительного визга, и внезапно стихает, как будто пчела его все-таки кусает. Он закрывает лицо руками. Когда он их опускает, зрители видят большой и красный нос, какой обычно бывает у клоунов.

После представления клоун и Роза сидели на ступеньках черного входа и смотрели на пальцы его ног. Все они были перебинтованы.

– Готов поспорить, твое выступление замечательное, – сказал клоун Розе. – Тебе позволено быть нежной и любящей. Тебе можно ходить рядом со зрителями и говорить вещам и людям, как ты их любишь. Ты представить себе не можешь, как тебе повезло, что ты женщина.

Роза усмехнулась:

– Не стану спорить, в этом есть некоторые странные преимущества.

– Твой партнер красивый? – спросил клоун. – Я видел одного чертовски обаятельного клоуна в цирке «Загул». Сходи туда, посмотри на него, даже если он не твой парень.

В это время Пьеро зашел в центральную библиотеку. Стены из оранжевого кирпича там украшали горгульи в виде белок. Он помнил, что Роза всегда читала все, что попадалось под руку. Он описал Розу библиотекарше и спросил, не заходила ли к ним девушка, подходящая под такое определение.

Сбоку от здания библиотеки протянулась крытая галерея, которая вела к замечательной оранжерее. Пьеро пошел по ней к застекленному строению с выложенным белой плиткой полом и расставленными повсюду горшками с цветами. Он решил побеседовать с розами, которых там оказалось великое множество. Его всегда поражала их соблазнительность, как у белоснежного шелкового платочка, заложенного между грудей за корсаж женщины в опере. Где мне найти мою прекрасную Розу? Вы не видели ее?

Розам отчаянно хотелось, чтобы нарисовали их портреты. Они сетовали друг другу, что родились не в Нидерландах, где жили все еще не ушедшие в мир иной великие художники. Быть розой в Канаде – пустые хлопоты. На их лепестках после поливки оставались капельки воды, которые казались слезами.

40. День четвертый

В районе Ист-Эцц находился окруженный фабриками и разными мастерскими театр, называвшийся «Бархат». Днем на него никто не обращал внимания. Во время перерывов в сменах рядом с ним перекуривали фабричные работницы в небольших головных платках. Но после захода солнца, когда мастеровые расходились по домам, а грузовики разъезжались по гаражам, загорались яркие театральные огни, и освещенный «Бархат» становился единственным местом, которое, как казалось, заслуживает внимания во всем квартале.

Роза вошла в театр. На полу там были расстелены ковры темно-бордового цвета, а кресла для зрителей обтягивал ярко-красный бархат. Багровый занавес выглядел так, будто впитал кровь сотни жертв убийств. Когда занавес поднялся, сцена была освещена так, что