Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

мог, как Гёте – исследователь цвета, морфолог и анатом, – пользоваться признанием в качестве научного дилетанта.

Все это касается только отдельных частей Европы и США. Но и постановка проблемы в глобально-историческом масштабе не сможет серьезно изменить общую картину. Современная промышленность, основанная на использовании ископаемых источников энергии, возникла в Европе – и то же самое можно сказать о безраздельно господствующей ныне науке. Но глобально-исторический взгляд позволяет поместить развитие науки на Западе в сравнительный контекст и обратить внимание на глобальные последствия взрывного развития знания на Западе. Однако прежде необходимо расширить границы понятия «знание» за пределы науки. Поскольку сама наука выстроена коммуникативно и сообщает свои результаты широкой общественности путем коммуникации, она опирается на системы обозначений, только благодаря которым и становится возможной передача научных идей и данных от одних людей другим. Математика, которая, кстати, примерно с 1875 года превратилась в одно из важных средств выражения экономической науки, а также некоторые естественные языки, имевшие межконтинентальное распространение, обеспечивали мобильность научных смыслов. Но языки – это, разумеется, и важнейшее средство передачи для многих других видов знания, выходящих далеко за пределы организованной науки. Поэтому об истории знания в XIX веке невозможно говорить, не касаясь темы языка и языков. Распространение и использование языков являются, в конечном счете, чутким показателем постоянно меняющейся географии политического и культурного баланса сил.

1. Мировые языки: большие пространства коммуникации

В XIX веке отдельные крупные области распространения языков расширились еще дальше, чем в раннее Новое время. К 1910‑м годам «мировые языки» (этот термин впервые стал по-настоящему оправданным) распространились по планете в порядке, который в основных чертах актуален и до сих пор. Необходимо различать здесь два аспекта – хотя на практике граница между ними не всегда была очевидной. Есть разница в том, принимает ли большинство населения чужой язык как важнейшее бытовое средство общения, иначе говоря, присваивает его как родной язык второго порядка, – или язык остается «иностранным», но используется для отдельных функционально определенных целей: торговли, учености, религиозных практик, управления или для межкультурных контактов. Экспансия языков облегчается политическим и военным формированием империй, но не неизбежно следует за ней. Так, в раннее Новое время в Азии персидский и португальский языки распространились без поддержки территориального колониального господства Португалии и Ирана. С другой стороны, относительно краткосрочно существовавшие империи, вроде Монгольской в Средневековье или Японской в первой половине XX века, практически не оставили глубоких языковых следов. Однако и в Индонезии, несмотря на три столетия колониального господства, нидерландский не смог удержаться наравне с местными языками; в отличие от британцев в Индии, нидерландцы никогда не прилагали усилий для создания европеизированного в культурном отношении образованного слоя населения.

Португальский продержался по берегам Индийского океана в качестве языка общения межнациональной купеческой культуры вплоть до 1830‑х годов. Расцвет в XIII–XVII веках «персофонии»[479] в Западной, Южной и западной части Средней Азии закончился распадом литературной ойкумены в XVIII веке[480]. Но опять-таки до 1830‑х годов персидский язык по-прежнему играл роль административного и торгового языка далеко за пределами Ирана. Оба – и португальский, и персидский – сменил затем английский язык, который был объявлен в Индии в 1837 году единственным официальным административным языком; а самое позднее с «открытием» Китая для иностранцев в 1842 году он стал доминирующим некитайским языком в восточных морях. К концу века распространение португальского ограничивалось Португалией, Бразилией и португалоязычными регионами южной Африки. Испанский в Южной и Центральной Америке был наследием колониальной эпохи. Географический охват испаноязычного мира изменился в XIX веке незначительно. Китайский язык несмотря на эмиграцию рабочих-кули из Китая распространялся по миру лишь в небольшой мере. Он оставался внутренним языком китайских общин за рубежом, но не стал языком образованности, оказывающим влияние на их окружение. То, что большинство китайских эмигрантов, живших в других странах, были выходцами из провинций Фуцзянь и Гуандун и говорили на диалектах, практически непонятных даже носителям «нормативного» китайского языка, также способствовало тому, что ареал распространения китайского не расширялся.

Победители языковой глобализации

Немецкий язык распространялся в ходе колониальных захватов лишь в ограниченной степени, не оставив в Африке каких-либо значительных следов. Однако он укрепил свои позиции в восточной части Центральной Европы вследствие создания Германской империи в 1871 году и того литературного и научного авторитета, которым он пользовался с XVIII века. Немецкий оставался административным языком империи Габсбургов, а также, наряду с французским и латынью, одним из главных языков общения в ученых кругах дореволюционной России. Труды Петербургской академии наук в значительной степени были в оригинале написаны на немецком. Везде, где Германская империя проводила на своей периферии политику германизации, росло и принудительное употребление немецкого языка. Область распространения русского языка росла еще больше. Это было непосредственным результатом формирования Российской империи и связанной с этим примерно с середины XIX века культурной русификации. Русский был единым бюрократическим языком империи. Он навязывался сопротивляющимся народам повсеместно, от поляков[481] до покоренных народов Кавказа. Русский язык стал не только символом царизма, но и важнейшей культурной скрепой империи. В отличие от этнически крайне разнородной австро-венгерской армии, российская состояла преимущественно из русскоязычных солдат[482]. В эту же эпоху русский язык превратился в язык классической литературы мирового уровня. В целом, однако, сомнительно, чтобы Российскую империю можно было назвать действительно единым языковым сообществом. Прежде всего в прибалтийских губерниях на северо-западе и на мусульманских землях юга сфера применения русского языка ограничивалась русскоязычными поселенцами и чиновниками.

В эпоху, когда эталонный статус французского языка среди ученых и образованных людей Европы постепенно стал сходить на нет, численность франкоговорящего населения в колониях только росла. Наряду с этим продолжила существовать франко-канадская языковая группа в провинции Квебек, которая с 1763 года уже не входила в состав французского государства. Лишь здесь, из всех когда-то существовавших под властью Франции заморских территорий, французский к концу XIX века распространился за пределы элиты, став языком повседневного общения (и остается таковым до сих пор у 80% населения Квебека, считающих его родным). В азиатских и африканских колониях было иначе. Тем не менее спустя почти полвека после окончания колониального господства примерно четверть населения Алжира все еще говорит или понимает по-французски[483]. В государствах, которые когда-то входили в состав французской колониальной империи в Западной Африке, французский остается официальным языком (в Камеруне наряду с английским), хотя в повседневной жизни им пользуется, вероятно, не более 8 процентов населения[484]. Гаити и спустя двести лет после разрыва с Францией в результате революции придерживается французского как официального языка. В 1913 году гипотетический участник кругосветного путешествия мог повсюду