Век перевода (2006) - Евгений Витковский

которые продали Германии старинное судно —

флагман Нельсона — за тысячу фунтов стерлингов

Безденежье — удел глупцов,А мы… Себе мы — не враги:Наследство дедов и отцовМы выставляем на торги!В делах застой, карман пустой.Наш хлопок, уголь — кто берет?Торгуй святым; святое — дым.Вперед, вперед!

Очаг Шекспира (господа,За это кое-что дают!),Уютный домик (не беда,Что это — Мильтона приют!),Меч Кромвеля (хотите, нет?),Доспех Эдварда (о, восторг!),Могила, где лежит Альфред, —Отличный торг!

Сбыть мрамор — тоже не позор(Большая выгода при сем!).Эдвардов разнесем Виндзор,Дворец Уолси разнесем.Не будь ослом, — продай на сломСобор святого Павла. (Ай,Какой барыш!) — Чего стоишь?Считай! Считай!

Ужель неясно, торгаши,О чем ведется эта речь? —Не отовсюду барышиВам дозволяется извлечь!Историю не продают,Здесь неуместен звон монет.Мы продаем и жизнь, и труд,Но славу — нет!

На бойню отведи коня(Он, старый, срок свой пережил!),Лакея не держи ни дня(Тебе он, старый, отслужил!), —Но взгляд широкий обретиНа то, чем наш народ богат,И славный флагман вороти,Верни назад!

И если нет, куда ни кинь,Стоянок лишних никаких,Старинный флагман отодвиньПодальше от путей морских.Открой кингстоны. Пусть умрет,Когда иного не дано,И с флагом, с вымпелом уйдетНа дно, на дно!

МАЙЯ ЦЕСАРСКАЯ{240}

ЭНДРЕ АДИ{241} (1877–1919)

Геракл долга

Заждалось гномье — ишь, как долгоДержусь. И сник бы трусом,Да никак. Стою, Геракл долга.

Вот бестолочь: да я и сам имДавным-давно сломился бы,Каб вздохнуть — клянусь небесами.

Так нет же: прут, мельтешат — гонятНа беду себе, недоумки,В новую веру, в песню, в огонь.

Зло б взяло на себя самого,Так ведь и их на меня берет,Нет уж. Шагаю — и ничего.

Изболеться б, взвыть, хоть под стрехуВлезть — и пропади всё пропадом, —Но не швали же на потеху!

Что ж, так и быть. В драку, так в драку.И сон неймет, и смерть неймет меня,Знай хорохорюсь — горе-Геракл.

Эй, вы, спесь, вошь, мелкая заводь,Потише б, да попочтительней,А то ж не умру никогда ведь.

ДЮЛА ЮХАС{242} (1883–1937)

«Какой же была она — кос твоих медь?..»

Какой же была она — кос твоих медь?..Забыл я, но летом поля золоты,и в колосьях, если подолгу глядетьпротив солнца, мерещится: ты!

Какой же была она — глаз твоих синь?..Не помню, но осени сини без дна…И сквозь оторопь разлук невыносимольнет, обволакивает: она!

А шепота шелк? — Был он или не был?— Не знаю… Но луга весеннего вдох…И вестью весны, далекой как небо,твой оклик, Анна: теплом, врасплох…

ДЕЖЕ КОСТОЛАНИ{243} (1885–1936)

Как трогателен плохой поэт

Как трогателен плохой поэт. Годамио нем молчали, а потом забыли понемногу.Вот он, потрепан, сед, вышагивает в драномпальтеце, с болтающейся пуговицей, вверяянеизданное ледяному ветру — весь порыв и гонор.Издали злоба, зависть на его лице такой нездешнейпечалью выглядят — особенно на фонезнаменитых, захваленных продажной прессой,всех тех, кого приветствуют восторгиторгашей, авантюристов, овации концертных залов.Обвив венком из слез чело апостола по плешь,жизнь вознесла мечты его отрочества, и он всё большеверит им. И даже худоба его — последствие дурногопитания, чахотки — тоже стиль. Как в книге.Зря говорили — критика, литература.Идеализм — он. Он — истинный поэт.

ФРИДЕШ КАРИНТИ{244} (1887–1938)

Ребенку, кажется, не по себе

Тому, кого я вглубь себя упряталИ в тайне ото всех ношу в себе, —Ребенку, кажется, не по себе,Обиделся.

Сопит, пыхтит — колотится сердечкоВ моем; что ему в голову взбрело? —Улыбку будто смыло; морщит лоб,Набычившись.

Я делом занят, я с людьми встречаюсь.Я говорю им: «здрасьте» и «а вамКак платят?» И «а как же, передам»,«А вам куда?»

Зачем-то останавливаюсь там же,Где и трамваи. Из-за труб лунаПоглядывает. Надо мной она,А я под ней.

Поглядывает. Ждет. Остановилась,Всё неувереннее влажный взгляд,Всё гуще облака, вот-вот назадУпрячется.

На повороте достаю бумажник,И ветер вдруг слегка, как чья-то кисть,Ворошит волосы: ну обернись,Да что же ты?..

Скользит неслышно солнце по скале,Некому высечь из нее вино,Крест на краю замшел давным-давно, —Иду себе.

Под вечер ключ в двери моей скрежещет,То вверх, то вниз снует кадык — я ем.Без ласки засыпаю, и совсемНе боязно.

Но тот, кого я всё ношу во чревеДуши, ребенок, мечется во мне,Брыкается, не засыпает — неПонимает.

Садится, озираясь, в темной спальне,Глазищами сверлит меня насквозь,А в дрожи губ: да что же ты? НебосьС ума сошел?

АТТИЛА ЙОЖЕФ{245} (1905–1937)

Мама

Сам не свой, уж неделю, днямиброжу, а мысли все о маме.Как, скрипя бельевой корзиной,шла она вверх лестницей длинной.

Я ж в прямоте былой ребячьейвслед орал, заходясь от плача,как шмотье ее ненавижу.Меня пускай несет на крышу.

Как молча шла она, раз надо,и ни попрека мне, ни взгляда,как рвались, лучом раскрашены,врозь и ввысь штаны и рубашки.

Заново б, — когтит раскаянье.Где теперь — вон какая она!Серым по небу прядей небыль,синьку разводит в воде неба.

СТАНИСЛАВ ЧУМАКОВ{246}

ИЕРОНИМ МОРШТЫН{247} (ок. 1580 — ок. 1623)

О Дороте

Я и весел, и в охоте,Когда еду я к Дороте,Забываю о заботе,Лишь приеду я к Дороте,Восхитительны те гроты,Где сидел я у Дороты,Меркнет злато — я скажу, —Коль с Доротою лежу.Да и в целом, кроме честиУ Дороты всё на месте.

ЯН АНДЖЕЙ МОРШТЫН{248} (ок. 1620–1693)

К трупу

Ты был убит. Я — как и ты — убит.Стрелою смерти — ты, а я — любви стрелою.Бескровья — ты, я — бледности не скрою.Тебе — явь свеч, во мне ж — огонь сокрыт.

Ты сверху тканью траурной покрыт,Я изнутри пленен был темнотою,Тебе связали руки, — я рукоюМогу пошевелить, но цепью мозг обвит.

Но ты молчишь, а я смолчать не смог,Лишен ты чувств, — от боли я страдаю,Ты — словно лед, а я в аду пылаю.

Ты станешь прахом через малый срок,Что до меня… Увы, удел не светел:Гореть вовек, не обращаясь в пепел.

Подружка

Такая девушка душе моей любезна,Чтоб не шпионила, в дела мои не лезла,Пусть поворчит, но вовремя отстанет,Поняв, что и за мной ответ не станет.Пусть не играет слишком в добродетель,Не ангелы мы, Бог тому свидетель…Пусть будет в теле, понимает шутку,Пусть даст себя облапить на минутку.Ведь если будет чистой, боязливой,Тщеславной, богомольною, ревнивой, —Такую мое сердце не полюбит.Подумать страшно, — то жена уж будет!

В разлуке