Век перевода (2006) - Евгений Витковский

АНТОН ВАН ВИЛДЕРОДЕ{225} (1918–1998)

Конькобежец

Визжал конек, лед под собой взрезая,налево, вправо, вдоль и поперекна гладком льду граффити оставляяи подчиняя блещущий каток.

Свет поутру — прозрачный, как сиянье,беззвучно ниспадал к моим ногам,а я, внезапно проявив старанье,направил курс к далеким берегам.

Скользил над замороженною флорой,над водорослями во глубине,холодный ветер в уши дул упорно,моя деревня — где-то в стороне.

Уже и одноклассников не слышно,их голоса исчезли, отзвеня;а для меня — весь мир стал больше, выше,чем раньше был, — и только для меня!

РАХИЛЬ ТОРПУСМАН{226}

АЛЬФРЕД ТЕННИСОН{227} (1809–1892)

Мильтон

О несравненный мастер гармонии,О неподвластный смертному времени,Органным рокотом гремящийАнглии голос могучий, Мильтон,

Воспевший битвы горнего воинства,Златые латы ангелов-ратников,Мечи из Божьей оружейной,Грохот ударов и стоны неба! —

Но тем сильнее был очарован яРучьев Эдема лепетом ласковым,Цветами, кедрами, ключами, —Так очарован бывает странник

Заходом солнца где-нибудь в Индии,Где берег моря тонет в сиянииИ пальмы дышат ароматом,Шепотом нежным встречая вечер.

ЭВЕРТ ТОБ{228} (1890–1976)

Морская колыбельная

Свет в окне,Котелок на огне,Три странника бредут по дороге:Первый слепой,Второй без ноги,Третий босой и в лохмотьях.

Свет в окне,Котелок на огне,По небу странствуют звезды:Белая звезда,И алая звезда,И желтая луна между ними.

Свет в окне,Котелок на огне,Три корабля плывут через море:Первый — челнок,Второй из коры,У третьего не парус — лохмотья.

Свет в окне,Котелок на огне,Трое плывут вместе с нами:Вера нас ведет,Надежда нас хранит,И верная любовь не оставит.

УРИ-ЦВИ ГРИНБЕРГ{229} (1896–1981)

Отцы и дети

Чтобы я жил под черепичной крышей, в домике из кирпичей;Чтобы заслужил благосклонность и Господа, и людей;Чтобы женился и родил сыновей и дочерей;Чтобы труды мои были успешны; чтобы жил я, не зная скорбей;

Чтобы днем бодрствовал, как все добрые люди, а ночью спал;Чтобы на пиры зубоскалов следом за друзьями не бежал;Чтобы был богобоязненным; чтобы путь мой лежалМежду уделом моих трудов и домом молитвы, вдали от кружал, —

Так хотели мои родители. Ведь все родители хотят одного:Чтобы мы не отрывались от дома в поисках бог знает чего;Чтобы не пытались рвать цветы из самой гущи шипов,Чтобы не лезли за светлячками в дремучие чащи чужих лесов,Откуда выходят лишь наутро, с багровыми глазами, сбившись с пути,Откуда дорогу к лужайкам детства уже не найти;Чтобы мы держались за сушу, а не плыли по морям;Чтобы наша жизнь текла за толстыми стенами, кудане доносятся взрывы, и шум, и гам…

Чтобы мы любили только ту, чей палец обручен нашим кольцом,Мать тех детей, которым мы приходимся отцом;Бог посылает нам пищу вне дома — но она ее приносит в дом,И голод нам не страшен ее заботами, ее трудом…

Чтобы нас не увлек, не дай Бог, голос или взгляд в чужом окне,Чтобы мы жили за оградой, от соблазнов в стороне;И если гора на пути попадется, чтобы мы и ее обошли стороной.

Но нас манит — неодолимо — сладкий голос, звучащий за окном,И мы идем за соблазном, нежным запахом, звоном, светлячком…Ибо велико поле скуки, и нет ему конца —Кто из нас тогда помнит заветы отца, и матери, и Творца?

Но лишь немногие из нас довольны могут быть собой —Те, кто, презрев ограды и низины, шли от одной вершины к другой;Бог избрал их и дал им великую цель,В их жилах кровь поет!А мы — хоть и обошли запреты, и уплыли за тридевять земель,Но и горы, и вершины обошли мы стороной,И наша жизнь — сплошной обход!

МОИСЕЙ ТЕЙФ{230} (1904–1966)

Из лагерных стихов

(1937–1956)

— Куда мы попали, мой милый, скажи, Бога ради!— Мы в самом раю — мы в великой Сталиниаде.

— А где же здесь ангелы, где же безгрешные души?— Весь сонм их был в тридцать седьмом королем передушен.

— Они перед ним провинились, ему возражали?— Да что ты! Они королем его сами избрали.

— И чем же он занят в своих королевских покоях?— Его балерина раздетая греет собою.

— А что за еврей на портрете, на виноторговца похожий?— Да это же Лазарь-байстрюк, присмотрись к этой роже! —

Из тех, что ходили и сами просили, собаки,Евреев скорее в сибирские выслать бараки.

— А что за машина здесь ночью гудит на улицах сонных?— Король приказал ловить врагов и шпионов.

— А если поймают невинных — ни сном, ни духом?— Удар по зубам — и в слона превращается муха.

— А граждане так и сидят взаперти, без слов, без вопросов?— А граждане пишут один на другого доносы.

— А те доктора с проводами и трубками — что проверяют?— Это уж те доктора! У людей они мысли читают.

— А что там за очередь женщин, измученных, бледных?— Король продает колбасу из опилок — для бедных.

— Что делают те, кто живет далеко от столицы?— Их рот открывается только чтоб водки напиться.

— А те, кто еще продолжает надеяться, верить?— А тем поневоле приходится лгать, лицемерить.

— Но кто виноват в этих бедах, какие злодеи?— Что за вопрос! Ну конечно, евреи!

— О Господи! Кто там висит наверху, под кремлевской звездою?— То Ленин открыл Мавзолей и покончил с собою.

А радио знай галдит да грохочет священным девизом —Социализм, социализм, социализм…

ЕВГЕНИЙ ФЕЛЬДМАН{231}

МАЙКЛ ДРЕЙТОН{232} (1563–1631)

Битва при Азенкуре

Попутный ветер насДоставил сей же часВо Францию. Приказ:В бой, государи!И в устье Сены всеНа пляжной полосеСошлись во всей красе,И вел нас — Гарри!

Мы совершали тур,Врагов давя, что кур.Мы шли на АзенкурВ строю железном,Где бой нам дать решилГлава французских силИ потому спешилНаперерез нам.

Он, перекрыв пути,Потребовал: «Плати,Чтоб далее пройти,Английский Гарри!»А наш — ему: «Шалишь!Держи в кармане шиш!Ой, быть французам, слышь,В большом прогаре!»

И молвил Гарри: «Во!Их десять одногоВстречают. Ничего,Побьем ораву!»Мы били в гриву, в хвостПротивника. До звезд —Какой чудесный рост! —Взрастили славу.

И молвил Гарри: «ДнесьОткроюсь вам я весь:Добьюсь победы здесьИль смерть приемлю.Землицы этой пластНа сделки не горазд,И тело не отдаст,Посулу внемля!»

Как деды при КресиИ Пуатье, — косиФранцуза! — ВозносиМечи и луки!Беря за пядью пядь,Французские трепатьЗдесь лилии опятьПочали внуки.

Шел первым герцог Йорк.За ним — какой восторг! —Сам Гарри. Ох, исторгОн клич свирепый!Эксетер замыкалПорядок. — О, накалСраженья! — ЗаикалФранцуз нелепый!

Звучат рожки, рожки,Трещат флажки, флажки,Трещат башки, башки,Труба с трубоюЗаводит разговор.Сквозь этот гром и орВедут жестокий спорСудьба с судьбою!

И Эрпингем сигналУслышал, и погналЗасадный полк, и сталПротивник шатким.Смутили лучникиФранцузские полки:Ударили стрелкиПо их лошадкам!

Гишпанский тис, друзья,Особая статья:Смертельна, как змея,Стрела из тиса.Не дрогнул наш стрелок,А вот француз — продрог:Никто из них не могОт стрел спастися!

Стреляли от души.А далее — ножиВозьми да обнажи,Кажи вражинам.И скальпы стали драть.Могла ли вражья ратьВ бою не проигратьТаким дружинам?

Державный Гарри нашВошел в кровавый раж:Пошел гулять палашПод вражьи крики.Где правая рука —Кровавая река.Но смяли — верх, бока, —Шелом владыки.

Шел Глостер, брат родной,Брат Гарри, — шел войнойЗа Англию, — инойНе знал он цели.И Кларенс молодой,Впервые выйдя в бой,Сражался так, что — ой,Враги присели!

Был Варвик в битве тверд.Оставил Оксфорд-лордОдно от вражьих ордВоспоминанье.Бомонт, Феррерз, Суффолк, —Там каждый, точно волк,Изгрыз французский полкДо основанья!

Святой Криспинов день —К бессмертию ступень.На нас не пала тень,Всяк был в ударе.Когда еще, пиит,Такое вдохновит?Когда страна родитВторого Гарри?

РОБЕРТ ФЕРГЮССОН{233} (1750–1774)