Век перевода (2006) - Евгений Витковский

ЮЛИЯ ТЕЛЕЖКО{222}

АЛБЕРТ ВЕРВЕЙ{223} (1865–1936)

Художник

Кандинскому

«В душу мою посмотри: упоеньеСветом, и цвета безудержный пир.Нет ничего, но тут скрыто движенье,Сущность вещей и тумана — и мир.

О, что за бури огонь расщепляют,О, столкновенья и снова — простор.Линий, что бездну как нож рассекают,Круговоротов свистящих напор.

Всё это — тайны небес и земного:Рядом с эфиром соседствует прах.Корчится мрак, и рождается сноваИскристый свет на небесных лугах.

Полюса оба столкнулись во мне — иВзрыв, как кузнец, их расплавил в одно.Передо мной не меандры, скорееМолний зигзаги влетают в окно.

Что мне с того, есть ли ясность у формы,Техника так ли была хороша.Здесь на холсте чудеса, а не нормы,Глядя на них, холодеет душа.

Чудо чудес: колдовское движеньеЗримой Вселенной, чья тайная цель —Нас разрушать, чтобы ни на мгновеньеНе прекращать перемен карусель.

Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает,Смесь и смятенье палитр и основ.И вместе с нами она исчезает,Став напоследок туманнее снов.

Вот наша сущность — из света и глянца,Где и движенье, и форма прейдет, —Та, что сумбуру извечного танцаСтатику вряд ли когда предпочтет».

К Уильяму Блейку

Виденья знавший и запечатлевший тень ихПером иль кистью на бумаге иль холсте,Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях,Прекрасные иль нет — тысячекратно те.

Ты был подобно всем нам; страсть, что ты боялся,Была ничем иным, как жжением огня,Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся,К высотам Творчества вслед за собой маня.

Ты отказался взор поднять в иные сферыИль опустить, чем на своих фантазий шквал,И слово странное иль образ — лишь примеры,Как ты, толмач Его, Его нам воспевал.

Как вьется линия и речь, и человеку —Судьбе, запутанной у случая в сети, —Легко понять себя, узрев видений реку,И к Царству своему на ощупь путь найти.

То Царство в нас — твое, его ты провозвестник.Воображеньем звать его: Дух всё творитЕго рукой, оно — Его чудесный крестник,Но Разум судится, сужает и дробит.

Сей западни бежать! Одна Любовь спасает,Всему рожденному сполна себя дарив,Лишь косное она и старое бросает,Тем Отрицателя Природы усмирив.

Как сеял тот росток в душе твоей смятенье!И не в одной твоей — им полон род людской,Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветеньеПлоть обрело в строках, придуманных тобой.

Под этим куполом, осмеянный примерно,И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил,Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной,Сколь верен творчеству был сам, — и снова жил.

Когда же иногда, свои открыв виденьяВо всей их глубине и полноте, ты спесьУслышал: «Где видал ты эти откровенья?»Показывал на лоб и отвечал всем: «Здесь!»

Здесь, не в миру, что сон, обман и серость бытаТому, кто мир как факт, а не как символ знал.Здесь, в нашем Царстве, что для каждого открыто,Природы символ здесь самим Искусством стал.

Пророк Искусства; что есть лик Воображенья,Чье выраженье — Жизнь, Ее ж водитель — ДухПослал Любовь, что, сняв с Природы украшенья,Всё изменила в ней, замкнув Творенья круг.

Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом,Лежал, и ждал, и пел — светло, до хрипоты,Как будто чтоб узнать смогли там, за Порогом,О том виденьи, что последним видел ты.

Ты пел! Так хорошо, она ж, любя, рыдала,И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!»Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала.Мы были с ним, уйдем к нему, пребудем с ним.

К Новалису

В душе ты жаждой смерти жил,И всё же был великий Дух.Но боль тогда ты центром мнилВселенной, к ней лишь не был глух.

Тогда был сон и смерть — покой,Вокруг чего вращался мир,И крест, овеянный тоской,Был ближе, чем веселый пир.

Тогда ты на борту стоялИ в бледном свете с корабляВ ответ ребенку помахал,Сбегая в дальние края,

Не медля, чтобы солнца лучС зарей не погасил твой пыл,В виденьях среди мрачных тучНайдя тот образ, что манил.

Тогда надеялся — придетСмелее, чем дитя, однаИ за собою поведетТебя, словно слепца, — Она.

Туда, где, словно на плацу,Наук чудесные стволыСклоняли к твоему лицу,К твоим стопам свои главы.

Завороженный, шел в тиши,Не ведая, что ешь, что пьешь,Но, зная, что всё слышишь, иУверенный, что всё поймешь.

Пока бушующий потокТебе не преграждает путь.Ты входишь, но сбивает с ног,И чувствуешь, что стал тонуть.

«На помощь!» — ты кричишь, и вотТы думаешь, что смерть близка, —На берег из бурлящих водТебя кладет чья-то рука.

Там мир был ясен, как алмаз,Себе подобен, объяснен,Собой любующийся глаз,Кому естественность — закон.

Ты говоришь: «То — Смерти ликИли за Зеркалом Оплот,Тем, что владеет каждый мигЛюбым, кто дышит и живет?

Иль это — Жизнь, и всё, что мыДо этих пор за Жизнь сочли,Распадом было, полным Тьмы,Всё истлевающей Земли?»

И с этих пор ты понял Мир,Где всё преходит с быстротой.Ты видишь, как один шарнирВ часах цепляет за другой.

Тебя научат, что звезда,Одна взошедшая в зенит,Светить не сможет никогда.Крутовращенье объяснит,

Что кровь, а в Космосе — эфир —Явленье — неслучайное —Свой, полный постоянства мир,Безмерный, как всё тайное.

И ты забыл, что Все и «я» —Всё ж призваны отдельно быть.Так жизнь закончилась твоя,И станешь ты в других светить.

КАРЕЛ ВАНДЕ ВУСТЕЙНЕ{224} (1878–1929)

«Когда любовь нежна, царит в душе весна…»

Когда любовь нежна, царит в душе весна,и милой дальний смех иль близкий — наслажденье.Пусть вечером скорбишь — наступит пробужденье,с улыбкой вновь встаешь, разбив оковы сна. —Любовь и смех — от всех страданий исцеленье.

В чем счастье, мне ли знать? Но твой прекрасный ликспокоен. Я дрожу, я счастлив, это верно…Я хохочу, как тот ребенок-озорник,когда по ледяной воде шагает мерно,и брызгается всласть при этом всякий миг.

Ведь я тебя люблю; но глаз лишь не робеетот близости твоей, от смеха твоего.Я, как ребенок, что коснуться не посмеет,попав в чудесный сад: от красоты немеет,лишь смотрит на плоды, не взяв ни одного.

АНТОН ВАН ВИЛДЕРОДЕ{225} (1918–1998)

Конькобежец

Визжал конек, лед под собой взрезая,налево, вправо, вдоль и поперекна гладком льду граффити оставляяи подчиняя блещущий каток.

Свет поутру — прозрачный, как сиянье,беззвучно ниспадал к моим ногам,а я, внезапно проявив старанье,направил курс к далеким берегам.

Скользил над замороженною флорой,над водорослями во глубине,холодный ветер в уши дул упорно,моя деревня — где-то в стороне.

Уже и одноклассников не слышно,их голоса исчезли, отзвеня;а для меня — весь мир стал больше, выше,чем раньше был, — и только для меня!

РАХИЛЬ ТОРПУСМАН{226}