Век перевода (2006) - Евгений Витковский

КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ{256} (1905–1953)

Уста и полнолуние

А вот и ночь, и танцы снов,и в небе — полумесяц вновь,как половинка от секрета, —так говорил я в давний час,когда такой же месяц гас,гас над тобою в час рассвета.

Взглянув на небо, на огни,ты попросила: «Изменисей месяц; ждет он исполненья».И — полнолуние! И вдруготсек луны зеркальный кругуста от уст без сожаленья.

Помоги

Помоги мне, мокрая долина,исцели погодою нежданной,жизнь настрой мне, как орган старинный, —пусть она звучит трубой органной.

Жизни суть запрячь в трубу любую —как собаки, трубы чтоб скулили.Пальцам дай страданье — пусть тоскуют,чтоб не только очи слезы лили.

Беды нас какие бы ни ждали —пусть погибель мира впереди, —никогда не будешь ты в печали,если крик найдешь в своей груди.

Вытащит, как раненого с поля,даст твой крик спасение тебе.В зове помощь слышится и воля,и вершина милости — в мольбе.

ПАВОЛ ОРСАГ ГВЕЗДОСЛАВ{257} (1849–1921)

«Род человечий! Вижу я, скорбя…»

Род человечий! Вижу я, скорбя:Ты ныне — враг Христовым повеленьям;Велел любить Он ближних с умиленьем,Сердечно, беззаветно, как Себя.

Зачем же Он, страдая и любя,Нас подарил спасительным ученьем?Брат брату угрожает истребленьем,Жестоким адским пламенем губя.

Нет ни в морали, ни в культуре прока,Когда тебя так ослепила страсть,И ты, как зверь, злодействуешь жестоко.

Венец из звезд носи, коль хочешь, всласть:Благую весть забыв во тьме порока,До вести злой сумел ты ныне пасть.

ТОДОСЬ ОСЬМАЧКА{258} (1895–1962)

Шкура

Из лачуги за тихим леском —Той, где дверь за порог завалилась, —Мне к парадному входу в «губком»Принести свою юность случилось:

Как на вилах, нацеплена там,Кровенеет мужицкая шкура,Чтобы лаяли псы по кустам,Чтобы лисы скулили понуро…

Средь растущих до неба дорогПробегают в чулочках девчата,Голубиною стайкою ногНа Крещатик влетают крылато.

Эти ноги белы и чисты —Так белеют, как лилии ранью,Словно выпили воду цветыОт степей зоревого купанья.

Кто ж содрал эту шкуру с отца,Нацепил ее прямо над намиИ твердит — мол, свобода с крыльцаРазвернула багряное знамя?

Душегуба не видно теперь,Только знаю: он рядом таится;Коль в толпе не скрывается зверь —Для кого ж эта шкура дымится?

Помню: детство плеснули во тьму,В степь из миски мужицкой пролили!Ныне ведаю я, почемуЗдесь детей никогда не любили;

Почему — догадался я — мнеМатеринской любви не досталосьИ луна молодая в окнеМне кнутом в этом детстве казалась…

Знаю я, почему за заборМеня гонят, как пса, неустанно,Почему свой бунтующий взорОт земли поднимать я не стану.

От моих, от мужицких корнейСвирепеют иные — я знаю,Но мое озлобленье сильней:В нем вулканная сила взрывная!..

Веет ветер степной на «губком»И, на улицу брызгая кровью,Развевает в просторе слепомЭту шкуру, как будто коровью…

МИХАЙЛО ОРЕСТ{259} (1901–1963)

Киеву

Ты скрыт теперь за преградою,О мой величавый град, —Одной для души отрадоюСтал памяти аромат.

Ты нам — святое знамение,Ты небом отмечен был;Святилось твое рождениеЛюбовью нездешних сил.

Увидишь — даю в том слово я —Без счета весен и лет,Ты встретишь рожденье новое,Росистого утра свет.

Лучи над твоими склонами,Небес твоих чистых синьПриснятся мне, утомленномуУшедшей жизнью. Аминь.

«В долине светлый дым клубится…»

В долине светлый дым клубится,Стремясь в объятья высоты,И взор не может не пленитьсяЛегчайшим маревом мечты.

Цветов, пахучих зелий дрёма,Ручей серебряный в траве,А в тайной дали окоёма —Струится миро по листве.

Под крова дремлющего сводыЧто я сумею принести?Что мне оставили невзгоды,Что сам оставил я в пути?

Я, как зерно в волнах потока,С позором встретился и злом,Избиты бурями жестокоЩит сердца и ума шелом.

Но вера путь мне указала,Я в тьме скитаний не зачах —И вдруг пред взглядом воссияла,В чистейших утренних лучах,

Та долгожданная долина,Простор пьянящих светлых чар,Где для усталых рук судьбинаГотовит, знаю, дивный дар.

Зарою эхо нестерпимойМинувшей боли, прежних бед —И в ясности неугасимойВступлю в обетованный свет.

Стремясь к приюту и привету,Пойду я радостным путёмНа дым, что воспаряет к свету —Из рая в рай, из дома в дом.

НИКОЛАЙ ШОШУНОВ{260}

ГОВАРД ФИЛЛИП ЛАВКРАФТ{261} (1890–1937)

Грибы с Юггота

I. Книга

Тот дом стоял во мраке и пылиАллей старинных; из далеких странСоленым морем пахнущий туманВетра к причалу с запада несли.Я в окнах дома, проходя вдали,Заметил, любопытством обуян,Нагроможденья книг, что, как бурьян,От пола и до потолка росли.

Загадкой очарован, я проникВ хранилище, нарушив древний сон,И, в руки взяв одну из старых книг,Рассказом был как громом оглушен.Я поднял взгляд, дыханье затая, —И жуткий хохот вдруг услышал я.

II. Погоня

По улицам я бешено бежал,Прижав находку страшную к груди,Сквозь переулки; сумрачный причалЗа мной уже остался позади.Я всё пытался скрыться в глубинеКирпичных стен и с окнами, и без;Последнею надеждой были мнеСпасительные проблески небес.

Никто не видел, как я взял ту вещь,Но эхом смех преследовал меня;Ночной лишь сумрак, темен и зловещ,Меня мог спрятать, книгу сохраня.Я в страхе мчался, книга жгла ладони,А сзади топот — будто от погони.

III. Ключ

Не знаю я, что ветром занеслоВ мой прежний дом, но, трепеща теперь,Я понимал, что это было зло —Уйти отсюда и захлопнуть дверь.Мне книга открывала тайный путьСквозь все преграды, что хранят в себеТо прошлое, что нам нельзя вернутьИ что не повторить в своей судьбе.

Теперь имел я ключ от всех видений —Лучей заката, сумрака лесов;И был я непонятный людям гений,Закрывший свою память на засов.Пока сидел я, бормоча немножко,Вдруг затряслось закрытое окошко.

IV. Узнавание

Вновь день настал, когда юнцом я былИ видел, как столетние дубыТумана обвивавшие клубыДушили изо всех безумных сил.Как и тогда — алтарь среди могил,Землей укрывших черные гробы;Был высечен на камне знак судьбыИ жертвенный костер вовсю чадил.

И, тело, распростертое на нем,Вдруг увидав, я понял, что попалНа страшный Юггот и что я не спал —Здесь эоны пытали жертв огнем.Тут жертва испустила смертный крик —И я себя узнал в ней в тот же миг!

V. Возвращение домой