Век перевода (2006) - Евгений Витковский

БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН{255} (1877–1937)

Лес

Что припомнишь ты в час накануне кончины,Когда память твоя, в ожиданье пучины,На прощанье весь мир обнимает земной?Может, юности день, самый давний, чудесный —Ибо день этот в край отлетел поднебесный,Ибо он не угас и порою ночной?

Или явятся вдруг чьи-то смутные лица?Или лишь одному суждено появиться,Только это лицо ты успеешь узнать?Иль с могильною тьмой в поединке суровомСвою память запрешь ты скрипучим засовомИ не станешь, скупец, ничего вспоминать?

Иль увидишь сквозь мглу — как зеленое злато —Лес, что видел мельком, мимолетом, когда-то,Лес, что ныне опять увидать суждено?..И, глазами скользнув по небесным просторам,Ты покинешь сей мир, глядя радостным взоромВ неожиданный лес, позабытый давно!..

Певцу

Откуда твой восторг, певец, — и что же значитТвой взгляд лягушке вслед сквозь золоченье слез?Она перед тобой как по ступеням скачетНевидимым — легко и с лапками вразброс…

Зачем ты светлячка поймал — и смотришь нежноНа блеск его огня и плоти изумруд?И в муху ты влюблен: она кружит поспешно,А после вдаль летит, в неведомый приют…

Да ты же — голова в короне из бурьяна,В короне, что из трав колючих сплетена!В душе твоей — и змей, и ангел постоянно,Не зря в густых кустах слоняется она!

Там хочет отыскать свое изображенье,Что Он с собой носил — в какой-то давний век;Друг другу слали вы когда-то сновиденья,Он был еще не Бог, ты был не человек.

Вы — родственники с Ним; и сходство-то какое:Туманы-близнецы в единой пустоте!Тогда не знали вы — что Божье, что людское,Кому из вас царить в небесной высоте.

Июлем древним пьян, доселе пьян от жара,Ты травам только что послал свою хвалу…И что же ты нашел, трудясь привычно-яро?Жука иль стрекозу? А может быть, пчелу?

Люблю тебя за всё — бессилья обаянье,Безумье без вины, былого дальний зов!Гляди: бледнею я и гибну без роптанья,Сказав тебе «люблю» — последнее из слов.

«Не мешкают грозы…»

Не мешкают грозы,А чуда — не жду;И умерли розыУ милой в саду.

Я брел к ним хромая,В болотах скользя…Прийти к ним — я знаю! —Вторично нельзя.

В небылое путь, проложенный грезно

Раскраснелось на небе — ближе к самому краю,Раскраснелось — но напрасно и себе же вопреки…Очертанья деревьев в облаках наблюдаю,Но зачем глазам деревья, что настолько далеки?

Я ищу в небылое путь, проложенный грезно.В миг любой мы в даль уходим, лиц нам мало в миг любой…Я ласкать тебя жажду, мне ласкать тебя поздно,И не тщусь увидеть что-то, глядя в сумрак за тобой.

Далеки твои губы — и близки несказанно!Сердце, хрупкое от горя, ты сломаешь, коль сожмешь…Помнишь сад с его высью, ниже — клочья тумана?Был туманом — чуждый кто-то; на меня он сном похож.

И про нас — вспоминаешь? — там листва зашепталась,Зашумела на деревьях, нас, блестя, смогла понять.Но в устах твоих — холод, там таится усталость…Так давай же в сад вернемся — дни умершие искать!

Там — тропинка, что рядом со знакомой черешней…Вспоминаешь ли дорогу — ту, что шла сквозь целый свет?Будь же в прежнем наряде и с прическою прежней!В сад пойдем. Войдешь ты первой, ну а я — тебе вослед…

Лунной ночью

Ночь дышит мраком — душистым, жарким,Цветною пряжей дрожит она,И, бирюзовым сияньем яркимВенчая небо, царит луна, —То листья тучек дрожащих краситОна лучами, то снова гасит;То отблеск лунный пронзит волну,Что одинока во тьме долины, —Падет подобьем стального клина,Как якорь — с неба и в глубину!

Я вдоль родного когда-то брегаПлыву на лодке ночной порой;И лодка просит себе ночлега,Под дубом хочет сыскать покой,Но слышу — плачут цветы в печали:Здесь нет приюта! плыви же дале!..Здесь сны бесцветны и жизнь — впотьмах,Тебя здесь лиры не встретит пенье,Крестами стали твои стремленья,Всё, что любил ты, — сегодня прах!

Мой челн-скиталец, плыви свободно!Не одинок я, во тьме спешаМеж стен ракитных дорогой водной, —Со мною лодка, ее душа!Себя — не лодку — в потоке вижу:Мы с ней едины — нельзя быть ближе!Но облик сердца да будет скрыт:От взглядов чуждых должно таиться,Что кровь из сердца вовсю струится,Что сердце плачет и так болит!

О! дунул ветер, и всё заметнейЗапела флейта — тростник речной!О! вот и дуб мой, мой дуб столетний —Шумит печально он надо мной!Но мне — я знаю — теперь из дубаКреста не сделать, не сделать сруба:Другие души под ним теперьПрохладу ищут палящим летом;А я — бездомен на свете этом,Мне не откроют радушно дверь!

О! мчатся зимы, и вёсны мчатся,Тускнея, солнце глядит на мир,И звезд небесных лучи темнятся,И всё темнее волны сапфир!Кем я родился? И в чем причина,Что рядом с домом моим — пучина,Что недоступен приют людской,Земля далёко, а гибель — ближе?Плыви до смерти, мой челн, плыви же!Пусть нас обнимут волна с рекой!..

Ночь дышит мраком — душистым, жарким,Цветною пряжей дрожит она,И, бирюзовым сияньем яркимВенчая небо, царит луна, —То листья тучек дрожащих краситОна лучами, то снова гасит;То отблеск лунный пронзит волну,Что одинока во тьме долины, —Падет подобьем стального клина,Как якорь — с неба и в глубину!

КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ{256} (1905–1953)

Уста и полнолуние

А вот и ночь, и танцы снов,и в небе — полумесяц вновь,как половинка от секрета, —так говорил я в давний час,когда такой же месяц гас,гас над тобою в час рассвета.

Взглянув на небо, на огни,ты попросила: «Изменисей месяц; ждет он исполненья».И — полнолуние! И вдруготсек луны зеркальный кругуста от уст без сожаленья.

Помоги

Помоги мне, мокрая долина,исцели погодою нежданной,жизнь настрой мне, как орган старинный, —пусть она звучит трубой органной.

Жизни суть запрячь в трубу любую —как собаки, трубы чтоб скулили.Пальцам дай страданье — пусть тоскуют,чтоб не только очи слезы лили.

Беды нас какие бы ни ждали —пусть погибель мира впереди, —никогда не будешь ты в печали,если крик найдешь в своей груди.

Вытащит, как раненого с поля,даст твой крик спасение тебе.В зове помощь слышится и воля,и вершина милости — в мольбе.

ПАВОЛ ОРСАГ ГВЕЗДОСЛАВ{257} (1849–1921)

«Род человечий! Вижу я, скорбя…»

Род человечий! Вижу я, скорбя:Ты ныне — враг Христовым повеленьям;Велел любить Он ближних с умиленьем,Сердечно, беззаветно, как Себя.

Зачем же Он, страдая и любя,Нас подарил спасительным ученьем?Брат брату угрожает истребленьем,Жестоким адским пламенем губя.

Нет ни в морали, ни в культуре прока,Когда тебя так ослепила страсть,И ты, как зверь, злодействуешь жестоко.

Венец из звезд носи, коль хочешь, всласть:Благую весть забыв во тьме порока,До вести злой сумел ты ныне пасть.

ТОДОСЬ ОСЬМАЧКА{258} (1895–1962)