Рассказы о Москве и москвичах во все времена - Леонид Репин

Глухой дощатый забор и рваная зеленая сетка ограждают особняк от хлопотливой жизни на старой московской улице. Неприютная чернота за грязными, местами битыми окнами. Наличники сняли, и окна мертвым, застекленевшим взглядом таращатся в мир. Давно, видно, очень давно в этом доме на Старой Басманной не бывало людей.

Я проник за забор — сразу очутился в другом измерении времени. Кусты разросшейся полыни, выбившейся у камней древнего подклета. Высокие стебли иван-чая, увенчанные розовыми цветами, придавали городскому дому аромат заброшенной деревенской усадьбы. Одинокий шмель, перелетая с цветка на цветок и, по всей очевидности, презирая космический век, вершил свое извечное земное дело…

Я представляю себе другим этот дом. Сияющий снежной белизной ладно пригнанной штукатурки — и не скажешь, что весь дом деревянный, с шестью стройными колоннами коринфского ордера под строгим портиком. По вечерам в окнах светились люстры, сверкающие в хрустальных подвесках. Дом жил тогда и, казалось, хранил частицу совсем другой жизни…

Ну, дом, рассказывай о себе, о тех, кто владел тобой в прежние времена.

Поначалу ничто не предвещало несчастий. Дом, перестроенный в 1804 году на старом белокаменном подклете, казалось, подрос и вширь раздался. Нравился он своим хозяевам Ивану Матвеевичу Муравьеву-Апостолу и его черноокой жене-красавице Анне Семеновне, дочери сначала известного австрийского, а потом и русского генерала Семена Черноевича, серба по происхождению. Были у них три умницы сына и четыре красавицы дочери, и жизнь складывалась по первому времени интересно и счастливо.

Екатерина И, обратившая внимание на разностороннюю образованность Ивана Матвеевича и превосходное знание нескольких иностранных языков, назначила его кавалером к своим внукам. И не ошиблась. Потом отправила чрезвычайным посланником в Данию, а позже послом в Мадрид с тайным поручением следить за всеми действиями и передвижениями Наполеона, коего Муравьев отчего-то яростно ненавидел и того не скрывал.

Видимо, Муравьев не очень-то справился с таким поручением либо доклады представлял в совсем уж мрачном свете, только он впал у Павла I в немилость, вышел в отставку и спрятался от двора подальше — в свое имение в Миргородском уезде. В московский свой дом крайне редко заглядывал. Позже выяснилось, что интриги его блистательную карьеру переломили: против государя образовался заговор, Муравьева пытались в него втянуть, но он решительно отказался, за что и был оклеветан. Слишком уж прямой был человек, хотя и дипломат замечательный. Только дипломатом хорошо за границей служить: дома тонкости в обхождении мало чем помогают.

Дети, и сыновья и дочери, во время его многолетней службы за границей — в Копенгагене, Гамбурге, Мадриде, Париже — при нем были. Воспитание и образование у всех — лучше не сыщешь. Когда пришло время ехать домой, жена его, прежде семьи в Россию вернувшаяся, взрослым детям писала: «Я должна сообщить вам ужасную весть: вы найдете то, чего и не знаете, в России вы найдете рабов». Тщательно скрывали родители от своих детей существование крепостного права в России. Стыдились, да и побаивались, что тлетворное влияние на них это окажет. Ну а сыновья, просвещенные да утонченные, увидев, что дома творится, глазам своим не поверили. Даже не предполагали они такое встретить на родине…

В кампанию 1812 года Матвей, старший из братьев, истинным героем себя проявил: как только война началась, вступил в Семеновский полк, дрался под Бородином, получил Георгиевский крест, потом тяжело был ранен. В общем, овеянный славой вернулся. Младшие-то братья, Ипполит и Сергей, слишком молоды были еще, хотя и упрашивали папеньку вместе с братом их отпустить.

И дом этот их на Старой Басманной в Великий московский пожар не сгорел, выстоял, словно десница Божья его берегла. Но беда на семью Муравьевых все же обрушилась.

Матвей в чине подполковника вышел в отставку и вместе с Сергеем основал тайный «Союз благоденствия» и вскоре уже как член тайного «Южного общества» был привлечен следствием к процессу декабристов, как и оба брата его. Матвея приговорили к смертной казни через отсечение головы. К счастью, был все же помилован «по уважению совершенного и чистосердечного раскаяния» и осужден на каторжные работы на 20 лет. Только и каторги удалось ему избежать, после того как из его переписки открылось, что он «удерживал брата Сергея и тайное общество от кровопролития и покушения против высочайших особ». Ссылкой лишь отделался Матвей Муравьев-Апостол. Ипполит, которому только-только двадцать исполнилось, не дожидаясь, пока на него петлю наденут, сам руки на себя наложил, а тридцатилетний Сергей, подполковник, был казнен вместе с другими четырьмя декабристами.

И остался Иван Матвеевич без сыновей.

Жизнь его сделалась унылой и горестной. Будучи сенатором, он оставляет службу, уезжает в Италию, надеясь отрешиться, забыться. В России появляется лишь изредка. Вторая жена тяжело болела, средств к жизни у Ивана Матвеевича оставалось немного, он еле-еле сводил концы с концами. Умирать вернулся на родину. Могила его в Петербурге на Охтинском кладбище затерялась бесследно.

А дом вот стоит. Хотя и бесконечно грустное зрелище являет собой сейчас. Был в нем одно время музей декабристов, я все собирался зайти, посмотреть — да думал, успеется, не уйдет от меня. А теперь ни следа нет музея. Голые, мертвые стены.

Только думаю, может, вернется музей? Нельзя, чтобы память о таких людях уходила как вода в пустынных песках.

Дорога на Сенатскую площадь начиналась в московском переулке

Одно время я часто бывал в этом старинном доме.

В его первом этаже помещался отдел иллюстраций большого журнала, и я время от времени туда заходил. Иногда бросал рассеянный взгляд на старые стены с лепниной, на широкую лестницу, не ведая, чей это дом, какие люди ходили по этим ступеням…

А дом меж тем замечательный. И люди в нем жили великие.

Более ста лет этим домом в Петровском переулке, перестроенном на палатах XVII века, владела семья князей Трубецких, ведущих свою родословную с XIV века. Множество славных людей дала России эта семья: знатные бояре, дипломаты, полководцы, сенаторы. Дмитрий Тимофеевич Трубецкой в Смутное время был избран главным и единственным правителем Российского государства. Необычайные взлеты и внезапные падения испытала семья Трубецких. И все это более, чем к кому-либо другому, относится к князю Сергею Петровичу: вот уж кого судьба помяла да побросала…

В двадцать два года, во время Отечественной войны с Наполеоном, Сергей выказывал чудеса храбрости, получал чины и награды, а вернувшись домой и увидев после Франции жуткое, рабское положение народа, вступил в тайную масонскую ложу.

Что хотели они, чего добивались, на что рассчитывали? Преобразовав ложу в «Союз спасения», вознамерились переделать само устройство России: урезать в правах монархию, дать волю крестьянам. Показать пример просвещенной России на своем личном примере. Принимая в «Союз» Жуковского, дали тому устав почитать, так Жуковский только вздохнул: «Мысль такая благодетельная и такая высокая, что почел бы себя счастливым, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но, к несчастию, не чувствую в себе достаточной к тому силы» — доподлинные слова сохранились.

Не установлено точно, но, кажется, вот в этом доме состоялся съезд «Союза благоденствия», как стал он тогда называться. И если во главе его стоял Никита Муравьев, то душою был Сергей Трубецкой. В критический момент заговора, когда выяснилось, что великий князь Константин Павлович не принимает короны после смерти императора Александра, Трубецкой был избран диктатором в тайном союзе.

Наверное, не следовало ему соглашаться. Он теперь уже другой, не тот, что был во время войны с французами, — не лихой, отчаянный гвардеец, готовый в мгновение положить жизнь за царя и Отечество. Он осторожен теперь, осмотрителен. Не допускает и мысли, что может пролиться кровь. И хотя собирались декабристы вывести войска на Сенатскую площадь, но, уж во всяком случае, рассчитывали обойтись без стрельбы. Однако когда 13 декабря на собрании заговорщиков князь Оболенский и Бестужев, шепотом обговаривая свой замысел, высказались за покушение на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, как ни странно, согласился на это… А сам чуть позже признал, что и себе не может дать ясного отчета в своих словах и поступках… Видно, хотел отступить, но в последний почти момент перед лицом товарищей не смог этого сделать. И пошли на плаху они.

Нерешительность спасла жизнь Трубецкому. В ночь с 14 на 15 декабря его арестовали и привезли в Зимний дворец. Император, выйдя, чуть ли не ткнул ему пальцем в лоб: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой, как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью? Ваша участь будет ужасная!»