Вендетта, или История одного отверженного - Мария Корелли

«Мертв! – воскликнула она. – Это невозможно! Мертв! Вы его убили?»

Я серьезно покачал головой: «Я убил его, да! Но в открытом поединке, при свидетелях. Прошлой ночью он очень серьезно меня оскорбил; дуэль произошла этим утром. Мы простили друг друга перед тем, как он умер».

Она внимательно слушала, небольшой румянец вернулся на ее щеки.

«Каким образом он вас оскорбил?» – спросила она тихим голосом.

Я рассказал ей все вкратце. Она все еще выглядела взволнованной.

«Он упоминал мое имя?» – спросила она.

Я взглянул в ее лицо с глубоким презрением. Она боялась, что умирающий мог в чем-то мне признаться! Я ответил:

«Нет, не после ссоры. Но я слышал, что он приходил на виллу, чтобы убить вас! И, не найдя там, он вас только проклял».

Она с облегчением вздохнула, подумав, что теперь была в безопасности!

Ее красные губы разошлись в жестокой улыбке.

«Какой дурной тон! – проговорила он с холодностью. – С чего бы ему меня проклинать, не понимаю! Я всегда была к нему добра, даже слишком добра!»

В самом деле, очень добра! Настолько добра, чтобы почувствовать себя довольной, когда объект ее доброты оказался мертв! А она была довольна! Я видел это в убийственном блеске ее глаз.

«Вам его не жаль?» – спросил я с притворным удивлением.

«Жаль? Вовсе нет! С чего бы? Он был очень приятным другом, пока мой муж оставался в живых, чтобы держать его в узде, но после смерти моего бедного Фабио его поведение со мной стало просто невыносимым».

Осторожнее, прекрасная лицемерка! Осторожнее! Берегись, чтобы пальцы «бедного Фабио» внезапно не свернули твою тонкую шейку одним резким смертоносным движением! Один Бог знает, каким усилием я удержал свои руки в тот момент! Потому что любая пресмыкающаяся тварь на земле имела больше сочувствия, чем эта негодяйка, на которой я женился! Даже ради Гуидо – таковы бывают бессознательные порывы человеческого сердца – я мог бы убить ее тогда. Но я обуздал свою ярость; я успокоил голос и сказал: «Значит, я ошибался? Я полагал, что вы будете в глубоком горе, что моя новость вас страшно потрясет и разозлит, отсюда была моя серьезность и напускная холодность. Но, кажется, я все сделал правильно?»

Она подпрыгнула со стула, как довольный ребенок, и обвила руками мою шею.

«Вы – такой храбрец! Вы храбрец! – восклицала она с явным преувеличением. – Вы не могли поступить иначе! Он оскорбил вас – и вы убили его. Это было правильно! Я больше всего люблю вас за то, что вы – человек чести!»

Я посмотрел на нее свысока с ненавистью и отвращением. Ужас! И это самое слово прозвучало из ее уст. Она не заметила выражения моего лица, будучи поглощенной своей ролью, как прекрасная актриса.

«Так значит, вы были печальны и сердиты из-за того, что боялись меня огорчить! Бедный Чезаре! – сказала она с детской капризной интонацией, которая у нее столь хорошо получалась. – Но теперь, когда вы видите меня счастливой, вы вернете свое веселое настроение? Да? Подумайте о том, как сильно я вас люблю, и как мы будем счастливы вместе! И знаете, вы подарили мне такие прекрасные драгоценности, да так много, что я едва смею предложить вам такой пустяк, как это; но поскольку он действительно принадлежал Фабио, а до этого – отцу Фабио, которого вы знали, я думаю, что именно вам следует им владеть. Вы ведь возьмете его и будете носить ради меня?» – и она надела на мой палец бриллиантовый перстень – мое собственное кольцо!

Я чуть было не рассмеялся вслух! Однако я серьезно поклонился ей, когда его принимал.

«Только в качестве доказательства ваших чувств, моя дорогая! – сказал я. – Хотя у меня оно связано с ужасными воспоминаниями. Я ведь снял его с руки Феррари, когда…»

«О да, я понимаю! – она перебила меня с небольшим содроганием. – Для вас, вероятно, стало серьезным испытанием видеть его смерть. Полагаю, что все мертвецы выглядят зловеще – подобное зрелище очень расстраивает нервы! Я помню, когда была еще школьницей здесь, они могли привести меня к умершей монахине; это всегда пугало меня, и я болела по нескольку дней. Так что я вполне понимаю ваши чувства. Но вы должны попытаться забыть об этом. Дуэли – вполне обычное явление в конце концов!»

«Вполне, – отвечал я механически, все еще видя перед собой бесстрастное, повернутое кверху лицо, застывшие глаза и раздуваемые ветром волосы, – но не всегда они заканчиваются столь печально. Результат этого поединка вынуждает меня покинуть Неаполь на несколько дней. Я уезжаю в Авеллино сегодня же».

«В Авеллино? – воскликнула она с любопытством. – О, я отлично знаю этот город. Я однажды побывала там с Фабио, когда была замужем».

«И вы были счастливы там?» – спросил я холодным тоном.

Я помнил о том времени – о периоде такой беспричинной, глупой радости!

«Счастлива? О да! Все было мне в новинку тогда. Было прекрасно чувствовать себя хозяйкой своей судьбы, и я была так рада вырваться из монастыря».

«Я думал, что вы любите монахинь?» – сказал я.

«Некоторых из них – да. Мать-настоятельница – прекрасная добрая женщина. Но вот мать Маргарита – наместница, как ее называют, и как раз та, которая вас встретила, – о, я ее ненавижу!»

«В самом деле! И почему?»

Красные губки слегка искривились.

«Потому что она такая хитрая и тихая. Некоторые дети здесь обожают ее, но им же нужно кого-то любить, понимаете», – и она весело рассмеялась.

«Нужно?»

Я задал вопрос автоматически, просто для того, чтобы хоть что-то сказать.

«Ну конечно же, нужно, – отвечала она весело. – Глупенький Чезаре! Девочки часто притворяются, что кого-то любят, они лишь стараются, чтобы монахини не прознали об их игре. Это весьма забавно. С тех пор как я здесь, они, что называется, без ума от меня. Дарят мне цветы, гоняются за мной в саду, а иногда даже целуют мое платье и зовут меня всяческими нежными именами. Я позволяю им все это, потому что это раздражает мадам Наместницу, но, конечно же, это очень глупо».

Я промолчал. Я думал над тем, что это за проклятие – необходимость любить. Яд этой любви обязательно найдет дорогу к сердцам детей – к этим маленьким существам, запертым в стенах нелюдимого монастыря и охраняемым добросовестной заботой святых женщин.

«А монахини? – сказал я, произнося вслух часть моих мыслей. – Как же они обходятся без любви и романтики?»

Маленькая злая улыбка, блестящая и презрительная, сверкнула в ее глазах.

«А всегда ли они обходятся без любви и романтики? – спросила она несколько лениво. – А как же Абеляр и Элоиза12 или Фра Липпи13?

Задетый чем-то в ее тоне, я обхватил ее вокруг талии и крепко держал, когда проговорил с некоторой строгостью:

«А вы? Возможно ли, чтобы вы увлеклись или нашли интерес в созерцании незаконной и постыдной страсти, отвечайте мне?»

Она вовремя взяла себя в руки; ее нежные веки скромно опустились.

«Только не я! – ответила она серьезным добродетельным тоном. – Как вы могли такое подумать? По-моему нет ничего ужаснее обмана, из него никогда не выходит ничего хорошего».

Я выпустил ее из своих объятий.

«Вы правы, – ответил я спокойно. – Я рад, что у вас нет заблуждений на этот счет! Я всегда ненавидел ложь!»

«И я тоже! – уверенно доложила она с дружелюбным и открытым взглядом. – Я нередко удивляюсь, почему люди врут? Ведь они непременно будут уличены!»

Я покрепче сжал губы, чтобы сдержать жестокие обвинения, которые уже висели на языке. Зачем мне было проклинать актрису или ее игру, если занавес упал бы тогда на нас обоих? Я сменил тему разговора.

«Как долго вы еще намереваетесь оставаться в монастыре? – спросил я. – Теперь ничто не мешает вам вернуться в Неаполь».

Она подумала с минуту, прежде чем ответила:

«Я сказала наставницам, что приехала на неделю. И лучше я останусь здесь, пока этот срок не истечет. Но не дольше, потому что если Гуидо действительно умер, то мое присутствие будет необходимо в городе».

«Неужели! Могу я узнать причину?»

Она рассмеялась немного натянуто.

«Просто чтобы подтвердить его завещание, – был ответ. – Перед отъездом в Рим он оставил его у меня на сохранение».

Меня осенила одна мысль.

«А в чем оно заключается?» – спросил я.

«Его воля объявляет меня владелицей всей его собственности!» – провозгласила она с видом злорадного триумфа.

Несчастный Гуидо! Какое доверие он оказывал этой низменной, корыстной, бессердечной женщине! Он любил ее так же, как любил и я, – ее, которая была недостойна этой любви! Я взял под контроль свои нараставшие эмоции и просто сказал серьезным тоном:

«Поздравляю вас! Вы позволите мне взглянуть на этот документ?»

«Конечно, я могу показать его вам прямо сейчас. Он у меня с собой, – и она достала из кармана папку из выделанной кожи и, открыв ее, вручила мне запечатанный конверт. «Сломайте печать! – добавила она с детским нетерпением. – Документ запечатали уже после того, как я его прочитала».