Хроника воскрешения царей - Малик Шах-Хусайн Систани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амир Мухаммад-Салих, часть систанцев и тюрков заставили мирзу пожалеть об этом своем намерении.
Мирза, еще [не успев] раскаяться [в своем решении], прислал Мирзу Мас’уда и Мирзу Тимура: «Этих людей мы отпускаем!»
Верховный малик обрадовался освобождению своих родственников. Малики [тоже] были рады. [Сей] раб сказал Мирзе Мас’уду и Мирзе Тимуру: «Известно ли вам, что у каждого из маликзаде есть зависимые от них люди? К примеру, у [сего] раба есть мать, она находится вместе с эмирами, ее родственниками. Моя сестра живет в своем доме в крепости Кал’а-йи Фатх. Я связан дружбой с верховным маликом, и мне необходимо остаться с ним в этой тюрьме. С какой стати я должен предпочесть разлуку?»
Верховный малик стал уговаривать меня: «Сынок, ты должен ехать, обрадовать свою матушку!»
Мирза Мас’уд, который был в дружбе с моим братом, Маликом Мухаммедом, [тоже] всячески уговаривал меня: «Ничего не могу сказать по этому делу, не получив согласия мирзы. Я доложу ему правду!»
Когда он пришел к мирзе и доложил, мирза счел это невозможным и стал увещевать меня, говоря: «Верховный малик — старший [над вами], он правитель. Я [сам] заинтересован в сохранении его [жизни]. Для чего такому-то обрекать себя на плен и заключение? Ладно, раз он желает [сидеть] в оковах в темнице, мешать ему не стану!»
Амир Хаджи Мухаммад и те люди, которым мой отец делал много добра, жалели меня и были обеспокоены. Мирза Мас’уд передал [мне] ответ мирзы. [Сей] раб с полным воодушевлением стал готовиться к тому, чтобы присоединиться к [верховному] малику. Родственники и [мой] брат подумывали об отъезде в Пеласи. Дерзость [сего] раба, его [намерение разделить с маликом] совместное отлучение и товарищество вызвали удовлетворение и радость верховного малика. Он пригласил меня в келью — обитель той жемчужины из ларца величия — и вручил мне подлинную печать, которой он скреплял приказы, указы и письма эмирам (?): «Спрячь [печать]! Не дай Бог, мирза заберет мою печать, скрепит ею письма узбекским эмирам и отошлет в высокую ставку. У шаха и кызылбашских эмиров сложится мнение, что ради мирских хлопот, которые ни для кого /293/ не длятся вечно, я стал заодно с изменниками. Если предположить невозможное, что меня отпустят на волю, я, подобно Сулайману, получу свой перстень назад{434}. Если же мой сын справится с делом [правления], передай [перстень] ему. А если ему не удастся довести дело до конца, то пусть [перстень] будет у тебя на память обо мне. Поскольку по набожности, честности, соблюдению законов религии и хранению залога я считаю тебя лучше остальных, то передаю свой перстень тебе. После кончины покойного государя Султан-Махмуда перстень с печатью находился на руке его племянника, Малика Исхака. Многие из земель Систана, [с которых взималась] десятинная подать, он отдал [во владение] народу как государев домен. Многие из государственных земель перевел приказом [во владение] крестьянам [на условии обложения их] десятинной податью. Сделал он это, не взяв [с них] большого залога. Я наблюдал эту [картину] собственными глазами. Тебя счел достойным и заслуживающим сего доверия. Надеюсь, что Бог, да будет он славен и превознесен, охранит тебя ото зла, [чинимого] этими и другими врагами, и окажет скрытую помощь».
Тот перстень с печатью я взял на память о предводителе маликов и спрятал за пазуху. Никто из родственников и товарищей не догадывался об этом.
Час спустя, когда клеветники и недальновидные люди — тюрки и таджики — изменили отношение мирзы к освобождению маликов, приехал Казак-бек халадж, [один] из молодых богатырей войска мирзы, и привел с собой четырех коней. Еще одна лошадь была предназначена для верховного малика. Всех поставили в известность: «Самое лучшее сейчас — всем маликам ехать в Рашкак вместе с [верховным] правителем. Оттуда мирза отпустит вас».
Мирза уехал в сторону Пуште Заве в баню Мира Хаджи Мухаммеда.
Все, сколько было в Пеласи маликов, приехали в Джарунак и начали забирать своих родственников в Пеласи. Фуладхан-бек халадж, который сторожил с тремястами всадниками [верховного] малика и остальных маликов, усадил всех маликзаде на коней и направился в Рашкак. Когда мы приехали в Шелу Махмудабад{435}, то остановились в тени дерева у переправы. Верховный малик с родственниками остались там. В конце того дня группа старост и друзей из селения Шайхланг, как, например, накиб Рустам-и Шир и Таки-Бахрам, привезли вареного ягненка, жареную курицу и несколько корзин с хлебом. Накиб Рустам отозвал [сего] бедняка в сторону /294/: «Если надо, то сегодня вечером мы приведем пять коней, пятьдесят конников и двести пеших и вывезем вас [отсюда]. Всадники в эту ночь будут держать путь на Кал’а-йи Тракун. Пешие отправятся в Джарунак. Пока настанет утро, мы всех людей маликов доставим на берег реки, а [потом] переправим их через реку на плотах и тутинах».
[Сей] бедняк пошел к верховному малику и доложил ему о деле. Малик никак не соглашался: «Вдруг ничего не получится и мы осрамимся перед этими людьми! Чему быть, того не миновать! Коли выпала [такая] судьба, а счастье ушло, то и цель меняется...»
Благодаря стараниям [сего] раба и Малика Махмуди, это дело не получило одобрения. Вечером того дня из Пуште Мала приехал навваб [мирза] и переправился через реку. Той ночью он прислал отряд людей казнить нас, пленных. Фуладхан-бек халадж увез тех людей подальше от нас, а [сам] уехал к мирзе и настоятельно просил: «Не делайте этого в доме [сего] бедняка! Не проливайте кровь ни в чем не повинных людей, что повергнет [сего] раба в отчаяние!»
Одним словом, несмотря на жестокость и безжалостность мирзы, он переборол себя. На следующий день [мирза] выехал из Шелы Махмудабад и приехал в Рашкак. Маликов закованными цепью держали в палатке Фуладхан-бека. Три дня спустя как неотвратимая беда в дверь вошел Хамдам, гулям мирзы, и увел малика в верхнее помещение накиба Касима. [Сей] раб по привычке тоже встал и пошел за маликом. Когда подошли к двери того помещения, Хамдам повернулся, выхватил кинжал и хотел ударить меня: «Ты куда идешь, тебя же не звали! Малика поручили мне!»
Фуладхан-бек выполнил
