Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

***

Оттого, что шторы плотные, в палате было душно. Когда Диана открыла глаза, рядом с ней никто не находился. Вся палата была завалена ее любимыми георгинами. Откуда их столько в феврале? Она вдохнула их слабый аромат и вспомнила, как ей стало плохо дома, как Джордж звал на помощь, как кричал младенец. Что произошло? В теле появилась какая-то необъяснимая легкость. Диана оглянулась — ребенка нигде не было — и забеспокоилась, испугавшись, что младенец не прожил и часа на земле.

Тихо вошла молоденькая миловидная медсестра, она улыбнулась и выбежала из палаты. Через полчаса пришел Джейсон, на его светлом лице сияла улыбка, чувствовалось, как он изможден, наверняка после сложней операции. Мужчина присел к ней на кровать, по-прежнему ничего не говоря, нежно прикоснулся к ее лицу.

— Теперь-то все хорошо, — прошептал он после долгого молчания, — ничего не говори, мне нужно сообщить Виктору. Этот бедняга совсем без сна, скоро будет валиться от усталости.

— Где мой ребенок? — почти беззвучно спросила она.

— Все хорошо, поверь. Он выжил, неделю назад мы его крестили. Виктор назвал его Робертом Томасом Маршалом, и мы с Урсулой стали крестными, — Диана ощущала волнение Джейсона, она отвернула голову, избегая испытывающего взгляда. — Прости его уже наконец.

После того, как Джейсон ушел, она ощутила внутреннею опустошенность. Она не хотела прощать Виктора, не хотела, чтобы ему стало легче, она понимала, что он страдает, что он мучается, но сердце жаждало мести. Ему должно быть так же больно, как ей все эти месяцы. Сын... Мальчик, которого не должно было быть. Что бы Виктор ни говорил, что бы он ни думал, в его разуме глубоко засела та традиция. Роберт — зачем он ему? Супруг любил Джорджа, считал его своим наследником, но этот мальчик — что с ним будет делать? Конечно, он врет, когда говорит, что неважно, сколько у них будет сыновей. Для него это важно. О мужчины! О великие глупцы! О гнусные вруны!

Виктор Лейтон пришел на следующий день, заметно похудевший, с темными кругами под глазами, с проваленными щеками и со спутанными, давно нестриженными волосами. Для храбрости он явно выпил пару рюмок коньяка, чтобы взгляд жены не казался давящим и испытывающим. Ей было противно и в то же время жалко на него глядеть. Муж явно терзается чувством вины. «Ты добилась своего, Диана, что же тебе еще? Может, надобно, чтобы Виктор разорился из-за тебя или нашел себе другую, более сговорчивую?» Нет. Но любовь... она почему-то стала стираться из памяти. Сердце уже не так гулко билось, сладко стуча при этом в ребра. Она не могла его больше любить как прежде, не могла и не хотела. Все прошло, как легкий летний день, чью тишину нарушил дождь. Виктор сказал что-то и покинул ее, а она не посчитала нужным ответить.

Через неделю она уже находилась дома. Гарден-Дейлиас, некогда ее любимый особняк, не радовал. Ей было все равно, что вещи стоят не на своих местах, нет должной уборки или что готовить на ужин. Ей было наплевать, как будет выглядеть Виктор в глазах других, когда будет принимать своих гостей — они никогда уже не увидят тот блистательный дом. Чтобы не порождать слухи в обществе, Диана осталась дома, она собрала все свои вещи из хозяйской спальни, уходя в смежную с детской. Она не могла спать рядом с ним, уже не испытывала к нему никого желания. В ее сердце не осталось ничего, кроме горького раскаяния. Она сожалела, что много лет назад приехала из Парижа в Лондон, что поехала в тот вечер с ним к нему домой и что стала его женой.

Виктор Лейтон тоже осознавал, что ничто не вернуть обратно. Он написал короткое письмо отцу, сообщая о рождение сына, даже не думая о своем триумфе. Виктор запустил дела на фирме и, если бы не Артур, возможно, потерял бы все. Будто бы опасный зверь, подбиралась беда. Его неудачи пока не заканчивались.

***

Май 1929.

Это был не запасной вариант, а предчувствие, как будто Каролина предугадала, что через много лет она не пожалеет о содеянном. Она снова нарушала вековые устои своей семьи, и, наверное, это было самое правильное ее решение за долгую жизнь, полную жаждой мести. Ее второй внук, которого нарекли Адамом Андрианом Эдмондом, родился ранним майским утром, когда легкий ветерок разносил весенний аромат только что расцветших цветов. В этот раз Аделаида легко разрешилась от бремени, подарив семье здорового мальчика.

Еще никто не знал, что внук у останется один, и Лейтоны, боясь угасания своего рода и пришествия англичан-родственников, перестанут блюсти традиции. Если бы не слабое здоровье Фрэнка, Каролина никогда бы не заставила пойти на такую авантюру невестку. Аделаида была послушной, но ее слабость и хрупкость передались внуку.

Конечно, Руфус сокрушался, как и Эдвард, но другого выхода не было. Была вероятность рожденья девочки, однако Каролина с самого начала беременности Аделаиды была уверена — у той будет сын. Руфус не мог понять, иногда осуждая свою мать за то, что она подарила жизнь двум сыновьям и поселила вражду между ними. В глубине души он завидовал успешному брату, уехавшему с несколькими монетами в кармане и ставшему сейчас самым успешным человеком Лондона. У него была красивая пылкая жена, не чета его серой, холодной супруге. У него два сына, у него есть почти все.

Отношения между Аделаидой и Руфусом были натянутыми, она казалась ему тихой скромницей, неспособной на страсть. Теперь, вместе с отцом, они вспоминали его бурную молодость, посещали бордели, которые мало что могло вытравить из городов. Куртизанки показали ему мир, полный страсти и наслаждений, давая то, чего он не находил в постели жены.

Каролина всегда могла с легкостью надавить на него и получить желаемое. Руфус не любил жену, он согласился взять ее в жены только из-за ее безупречной репутации. Аделаида привыкла во всем соглашаться с ним, терпеть бесконечные измены и внебрачных детей, в этом он переплюнул отца, у которого детей от шлюх никогда не было.

Вместе с Виктором исчезло и былое благополучие. Аделаида в этом видела злой рок. Удача отвернулась от Лейтонов. Благословенная земля Ирландии больше не одаривала их своей благосклонностью. Все рушилось под натиском времени, самым лучшим другом и самым худшим врагом жизни.

Лен продавался хорошо, но два последних года случался неурожай, который и раньше имел место, но не так подкашивал дела. Льняные полотна все так же покупали, а вот фарфор — творение Дезмонда — перестал волновать искушенные умы. Пришло время массового искусства, когда простая фаянсовая кружка победила изящную, вручную расписанную фарфоровую чашечку. Иногда Эдварду казалось, что сын был прав: нужно было идти в ногу со временем. Денег на это уже не находилось, а былое величие меркло, гасло, как золотые времена любой империи. Звезда Лейтонов закатывалась в Ирландии, а звезда Виктора в Англии восходила.

В тот день, когда получил короткое сухое письмо от сына, на короткое мгновенье Эдвард задумался, почему Виктор сбежал. Безусловно, он знал о его успехах, знал, что Виктор богат и готов достичь новых высот. Сын давно стал чужим, как и дочь. Да, слухи доходили до Антрима, и Эдвард гадал, кто же на самом деле отец Роберта. О том, что Виктор поссорился с Дианой, стало известно не сразу, и это посмешило Эдварда. Но необычное письмо повергло его в глубокие раздумья. Виктор уже не тот юнец, и его благородное сердце могло простить свою непутевую жену, да еще и признать ребенка. Сам Эдвард никогда бы не смог этого сделать, неужели Виктор так чист? Еще один сын... Еще один наследник из английской ветки. После того, как Артур продал свой дом, куда отправились жить Руфус и супругой, стало понятно: Виктор никогда не вернется. Даже если начнется конец света, все равно он останется в Англии.

Теперь Каролина могла вздохнуть спокойно.

***

— Как тебе Грин-Хилл[1]? — Урсула поправила шляпку, вдыхая сладкий аромат цветов.

Ее сад просто утопал в зелени, легкая белая пена и воздушная нежно-розовая пенка окружали большой дом. Косые лучи пытались заглянуть в каждый уголок цветущего сада, одарить теплом недавно завязавшиеся крохотные плоды яблок и вишен, вдохнуть воздух во все живое и прекрасное в этом саду. Ветер слегка шевелил ровно подстриженные самшитовые кусты. Грин-Хилл, недавно приобретенное поместье Йорков, влюблял в себя всех, кто оказывался здесь.