Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон

Я уже уходил, когда он крикнул мне вдогонку:

– Я сам заключу пари с вами, если вы думаете, что я собираюсь на тот свет.

На матросах уже сказываются трудности, в которых они живут. Поразительно, как осунулись и избороздились морщинами их лица за такое короткое время. Им приходится высушивать мокрое белье теплотой собственного тела. Их верхнее платье под непромокаемыми плащами пропитано водой. И, несмотря на это, несмотря на вытянутые исхудалые лица, они кажутся поправившимися. Они ходят вперевалку и шатаются от кажущейся грузности. На самом деле этот вид создается количеством надетой на них одежды. Я видел сегодня на Ларри два жилета, две куртки, пальто и поверх всего еще непромокаемый плащ. В походке их есть что-то слоновье, потому что, вдобавок ко всему прочему, они обмотали ноги поверх непромокаемых сапог рогожными мешками.

Очень холодно, хотя сегодня в полдень термометр стоял на тридцати трех. Я заставил Ваду взвесить одежду, которую я ношу на палубе. Не считая непромокаемого плаща и сапог, она весит одиннадцать фунтов. И все же во всем этом облачении мне не слишком жарко, когда дует ветер. Для меня непостижимо, как матросы, уже испытавшие однажды проход Горна, могут снова наниматься в плавание вокруг него. Это только показывает, как же они тупоумны.

Мне жалко Генри, юнгу. По общественному положению он ближе ко мне и когда-нибудь сделается служителем ютовой гвардии и помощником вроде мистера Пайка. Пока же вместе с Буквитом, другим юношей, который помещается вместе с ним в средней рубке, он терпит все трудности наравне с остальными матросами. У него очень белая кожа, и я сегодня заметил, когда он натягивал брасы, что от пропитанных соленой водой рукавов его непромокаемого плаща кожа на его руках растрескалась, кровоточит и покрыта болячками. Мистер Меллер говорит, что через несколько дней у всех матросов будут на руках такие болячки.

– Как вы думаете, когда мы снова будем у Горна? – невинно спросил я мистера Пайка.

Он обернулся ко мне в ярости, словно я нанес ему оскорбление, и прямо-таки ощерился на меня, прежде чем ушел, не удостоив меня ответом. Очевидно, он принимает море всерьез. Потому-то он такой превосходный моряк.

Дни бегут – если промежутки темно-серого света между периодами ночной темноты могут называться днями. Уже целую неделю мы не видели солнца. Положение нашего судна в этой пустыне моря и бури непредсказуемо. Однажды мы почти дошли до высоты Горна и на сто миль южнее его, а потом снова налетел юго-западный шквал, который разорвал наш топсель и отнес нас к востоку от острова Стэтена.

О, я знаю теперь этот Великий Западный Ветер, который вечно дует южнее пятьдесят пятой параллели! И я знаю, почему составители карт пишут его с прописной буквы, как, например, «Сила Великого Западного Ветра». И я знаю, почему лоции рекомендуют: «Что бы вы ни делали, держите на запад! Держите на запад!»

А западный ветер и сила западного ветра не позволяют «Эльсиноре» держать на запад. Шторм следует за штормом и всегда налетает с запада – и мы идем на восток. И холодно ужасающе, и каждый шторм начинается снежным шквалом.

В каютах весь день горят лампы. Мистер Пайк больше не заводит граммофона, а Маргарет не подходит к пианино. Она жалуется на то, что у нее всюду синяки и все болит. Я так налетел на стену, что вывихнул себе плечо. Вада и буфетчик хромают. Единственное место, где я могу устроиться с комфортом, – это моя койка. В ней я так укреплен ящиками и подушками, что самая дикая качка не может меня выбросить из нее. За исключением часов еды и небольших прогулок по палубе для моциона и воздуха, я лежу и читаю по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки. Но непрерывное физическое напряжение крайне утомительно.

Невозможно себе представить, что должны испытывать бедняги на юте. Бак уже несколько раз заливало водой, и все в нем промокло насквозь. Помимо этого, они ослабели, и для того, что обычно могла бы сделать одна вахта, требуется участие обеих. Таким образом, они проводят на залитой водой палубе и на обмерзших реях столько времени, сколько я провожу в своей теплой, сухой койке. Вада говорит, что они никогда не раздеваются, а ложатся в свои мокрые койки в непромокаемых плащах, высоких непромокаемых сапогах и мокром белье.

Достаточно видеть, как они ползают по палубе или по снастям. Они действительно слабы. У них ввалившиеся щеки и землисто-серая кожа, а под глазами огромные темные круги. Предсказываемые мистером Меллером болячки и трещины покрывают их руки. То один, то другой, а иногда по нескольку человек сразу ложатся на койку на день-два из-за ушибов или от общей слабости. Это означает увеличение работы для других, поэтому те, кто еще держится на ногах, нетерпимы к больным, и матросу должно быть уж очень плохо, чтобы его не вытащили на работу его же товарищи.

Я не могу не поражаться Энди Фэю и Муллигану Джекобсу. Как они ни стары и тщедушны, просто невероятно, что они могут переносить. Кстати, я не могу понять, почему вообще они работают. Я не могу понять, почему каждый из них работает, повинуясь в этом ледяном аду Горна. Потому ли, что страх смерти не позволяет им бросить работу и принести нам всем смерть? Или же потому, что они рабы с психологией рабов, до такой степени привыкшие повиноваться своим хозяевам, что отказ от повиновения превышает их умственные способности?

Между тем, большинство из них через неделю после прихода в Сиэтл наймутся на другие суда, отправляющиеся к Горну. Маргарет объясняет это тем, что моряки забывчивы. Мистер Пайк согласен с ней. Он говорит, что за неделю юго-восточных пассатов в Тихом океане они позабудут, что когда-либо ходили вокруг Горна. Я удивлен. Неужели они настолько глупы? Неужели страдания не оставляют в них никаких воспоминаний? Неужели они боятся только непосредственной опасности? Неужели они не заглядывают вперед, дальше завтрашнего дня? В таком случае они, действительно, должны быть там, где они находятся, и не заслуживают лучшего.

Они безусловно трусы. Они убедительно доказали это сегодня в два часа ночи. Я никогда не был свидетелем такого панического страха, и это был страх непосредственной опасности, страх бессмысленный и животный. Случилось это на вахте мистера Меллера. По странному стечению обстоятельств, я читал «Разум первобытного человека» Боа, когда услышал над своей головой топот ног. В то время «Эльсинора» лежала почти без парусов, в дрейфе на левом боку. Я старался угадать, что могло вызвать всю вахту на корму, когда услыхал топот ног бегущей второй вахты. Я не слышал ни натягивания, ни накручивания, и в моем мозгу вспыхнула мысль о мятеже.

Но ничего не было слышно, и, движимый любопытством, я влез в свои непромокаемые сапоги, меховую куртку и непромокаемый плащ, надел зюйдвестку и перчатки и вышел на палубу. Мистер Пайк, уже одетый, опередил меня. Капитан Уэст, который в бурную погоду ночует в командной рубке, стоял в дверях, откуда свет лампы лился на перепуганные лица матросов.