Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон

Затем я услышал, как мистер Пайк рявкал приказания, и ощутил возрастающее уважение к мысу Горн, или Жестокому Мысу, как его называют моряки.

Час спустя мы лежали в дрейфе на левом галсе под верхними топселями и фокселем. Ветер налетал с юго-запада. Капитан Уэст отдал мистеру Пайку распоряжение приступить к повороту через фордевинд. Обе вахты находились уже на палубе и убирали паруса.

Поразительно было, какое огромное волнение поднялось в такой короткий промежуток времени. Ветер перешел в шторм, который непрерывно, с каждым новым порывом крепчал. На сто ярдов кругом ничего не было видно. День сделался черно-серым. В каютах зажгли лампы. Вид с кормы на огромное борющееся со стихией судно был великолепен. Море прорывалось и перекидывалось через борт и наполовину наводнило палубу, несмотря на выпускавшие воду шпигаты и сильно работающие клюзы.

У каждой из двух рубок и на корме группами стояла вся судовая команда, одетая в клеенчатые плащи. На баке распоряжался мистер Меллер. Мистер Пайк взял на себя попечение над средней рубкой и кормой. Капитан Уэст шагал взад и вперед, все видел и ничего не говорил, потому что это было дело старшего помощника.

Когда мистер Пайк скомандовал крутой поворот руля, были ослаблены все паруса бизани и часть гротов, так что сзади давление было ослаблено. Фоксели и передние нижние и верхние топселя были подготовлены для того, чтобы уклоняться от ветра. Все это заняло некоторое время. Люди были медлительны, малосильны и неловки. По тому, как они двигались и как вяло натягивали канаты, они напоминали мне ленивых волов. А все усиливавшаяся буря сейчас ревела все сильнее. Только изредка можно было различить людей на крыше передней рубки. Матросы у средней рубки, беспрестанно пригибая головы, наклонялись навстречу шторму. А мистер Пайк, подобно огромному пауку в раскачиваемой ветром паутине, ходил взад и вперед по легкому мостику, который в порывах шторма казался не более как тонкой качающейся ниткой.

Порывы были так сильны, что «Эльсинора» отказывалась повиноваться. Она лежала в одном положении; шторм швырял и качал ее, но нос ее не поворачивался, и нас все время несло к суровому железному берегу. И окружающий мир был черно-серый, свирепый, страшно холодный, брызги волн, попадавшие на палубу, превращались в лед.

Мы ожидали. Пригнув головы, ожидали группы матросов. Ожидал и мистер Пайк, беспокойный, сердитый, с суровым выражением голубых глаз, холодных, как окружающая стужа, с таким же рычанием на устах, как рычание стихий, с которыми он боролся. Ожидал Самурай, спокойный и далекий. Ожидал и мыс Горн там, в нашей защищенной полосе, – ожидал костей наших и нашего судна.

Но вот нос «Эльсиноры» повернулся. Угол падения ветра переменился, и вскоре мы неслись прямо по ветру и прямо к невидимым скалам. Но сомнения окончились. Успех маневра был обеспечен. Мистер Меллер, получив от мистера Пайка приказание через матроса, ослабил передние паруса. Мистер Пайк, глядя на рулевого и сигнализируя свои распоряжения рукой, приказал повернуть руль налево, чтобы сдержать бег «Эльсиноры» по ветру, поставив ее на правый галс. Все было в движении. Грот и бизань были поставлены, и перед «Эльсинорой» открылась защищенная от ветра полоса в тысячу миль Южного океана.

И все это было совершено среди водоворота ревущей бури, на краю света, горстью жалких уродов, руководимых двумя сильными людьми, за которыми была спокойная воля Самурая.

Поворот судна через фордевинд занял тридцать минут, и я понял, как самые лучшие капитаны могут лишиться судна без малейшей вины со своей стороны. Предположим, что «Эльсинора» продолжала бы упорствовать в своем отказе слушаться руля! Предположим, что была бы снесена в море какая-нибудь снасть! Вот тут как раз выступает мистер Пайк. Его обязанность – постоянно следить за тем, чтобы каждый канат и блок и мириады других вещей в обширном и сложном снаряжении «Эльсиноры» были в порядке, чтобы не быть сорванными ни при каком ветре. Властители нашей расы всегда нуждались в слугах, подобных мистеру Пайку, и, по-видимому, наша раса поставляла таких слуг в должном количестве.

Прежде чем сойти вниз, я услышал, как капитан Уэст говорил мистеру Пайку, что пока обе вахты наверху, хорошо бы взять рифы у парусов. Так как грот и бизань были убраны, я мог различить черные фигуры матросов на фокселе. С полчаса я наблюдал за ними. Казалось, они не делали никаких успехов. С ними был мистер Меллер, непосредственно наблюдавший за работой, а мистер Пайк на корме рычал и ворчал, изрыгая в пространство бесконечные проклятия.

– В чем дело? – спросил я.

– Две вахты на одном единственном парусе и не могут поставить риф на таком носовом платке! – заревел он. – Что же будет, если мы здесь пробудем месяц?

– Месяц?! – вскричал я.

– Месяц – ничто для Жестокого Мыса, – произнес он угрюмо. – Я однажды пробыл здесь семь недель и затем повернул хвост и пошел кругом с другой стороны.

– Вокруг света? – воскликнул я.

– Это была единственная возможность попасть во Фриско, – ответил он. – Горн есть Горн, и я в этих местах не видывал теплых морей.

Мои пальцы онемели, я весь продрог и, бросив последний взгляд на несчастных людей на фокселе, пошел греться в каюту.

Немного погодя, направляясь на обед, я выглянул из люка кают-компании и увидел, что люди все еще возились на замерзшей рее.

Мы, четверо, сидели за столом, и здесь было уютно, несмотря на акробатические упражнения «Эльсиноры». В каюте было тепло. Штормовые перегородки на столе держали блюда на местах. Буфетчик прислуживал и двигался взад и вперед легко и, по-видимому, без труда, хотя я подмечал в его глазах тревожное выражение в тот момент, когда он ставил на стол какое-нибудь блюдо, а в это время судно бросало особенно резко.

И снова, и снова мысли мои возвращались к жалким людишкам на обледенелой рее. Что же, они там были на своем месте, совершенно так же, как мы были на своем месте здесь, в этом оазисе корабля. Я смотрел на мистера Пайка и говорил себе, что полдюжины таких, как он, справились бы с этими упрямыми рифами. Что же касается Самурая, то я был убежден, что он один, не вставая с места, спокойным усилием воли мог бы сделать то же самое.

Зажженные морские лампы качались и прыгали в своих кольцах, борясь с плещущими в сером полумраке тенями. Деревянная обшивка скрипела и стонала. Полая стальная мачта, пересекавшая каюту через пол и потолок, отвратительно гудела от ветра. Далеко в вышине натянутые канаты бились о нее так, что она звенела. Стоял непрерывный шум от падающих на палубу волн и шлепанья воды о стены каюты. А тысячи канатов и снастей выли и ревели под жестокими ударами ветра.