Мост к людям - Савва Евсеевич Голованивский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сегодня написал семнадцатое и восемнадцатое стихотворения!
Я упрекал его и, повторяя слова врача, пытался убедить, что теперь ему нужен только отдых. Но на следующий день он снова звонил и снова «докладывал»:
— Сегодня написал девятнадцатое, двадцатое и двадцать первое!
Он торопился. Чувствовал, что времени в обрез, и не останавливался. А когда в один из дней он не позвонил, ясно было, что его вновь забрали в больницу.
Теперь уж навсегда.
Так была создана книга последних стихов «Вчера и завтра» — книга-итог, в которой поэт старался осмыслить свой жизненный и творческий путь, осознать, какая судьба уготована всему, что он сделал и выстрадал на протяжении полувека.
Пускаюсь в путь веселый и бесстрашный,
За дар поэта счастье отдал я, —
И не забудется мой день вчерашний
Под чистым небом завтрашнего дня.
(Перевод М. Алигер)
Таким был его вывод. Таким будет вывод и каждого читателя, который прочтет его произведения.
Жизнь учит поэта, но и поэт в свою очередь становится учителем жизни, если он подлинная художественная личность. У каждого свой путь возвращения приобретенного, вот почему жизнь истинного художника становится поучительным уроком.
Леонид Первомайский был такой неповторимой творческой личностью, его жизнь дает свой поучительный урок, и состоит он в том, что значение созданного не зависит от условий жизни, а только от способности учиться у жизни, чтобы отдавать познанное людям.
Я знал его в ранней молодости, когда, подобно всем нам, он был далеко не против того, чтобы увидеть себя в списке славных имен, знал его и потом, когда эти списки довольно беззаботно обходились без него. В молодости он не был к этому равнодушен. Тогда его возмущали счастливцы, и сгоряча он мог даже сказать о них что-либо едкое, хотя, правду говоря, они этого не заслуживали.
Но если талантливым человеком рождаются, то мудрым становятся. И для того чтобы мудрость добавилась к природному дарованию, надо много поработать и немало пережить.
В последние годы Первомайский целиком освободился из плена высокомерных претензий, свойственных молодости. Он ясно осознал, что сколько бы ни появилось на страницах газет и журналов восхвалений в адрес посредственности, они не в состоянии поднять ее выше нее самой, точно так же как не способны ни увеличить, ни уменьшить достижений подлинного художника. И если одного хвалят, а иного замалчивают, это ничего не меняет.
Вот почему стихотворение «Двое», написанное в последние недели жизни, кажется мне очень важным для понимания Первомайского. Небольшой эпизод, взятый из жизни Бетховена и Гёте, оказался находкой, с помощью которой поэту удалось высказать свой взгляд на судьбу художника: один прожил спокойную и счастливую жизнь, иногда даже не пренебрегая выгодой, которую дает поклонение преходящему; другой всю жизнь мучился, но не склонял головы. И все же оба они стали творцами, способными надолго пережить тех, перед кем один покорно склонял, а другой гордо вскидывал голову.
Такой вывод может показаться похожим на акт христианского смирения. Но это не так. Это скорее проявление безграничной веры в силу жизненной правды, которая вынудила даже убежденного легитимиста Бальзака и непротивленца Толстого говорить ее голосом.
Ибо как бы гений ни жил, он — эхо жизненной правды. Даже если и не стремится им быть, даже и тогда.
1981
Перевод Т. Стах.
NULLA DIES SINE LINEA[6]
Как читателя меня никогда не привлекал приключенческий жанр, и даже в молодости я не читал научно-фантастических романов, кроме разве что Жюля Верна и Герберта Уэллса. Пожалуй, из-за этого даже в годы своей литературной молодости, когда юноша, мечтающий стать писателем, ищет поддержки со стороны литературных авторитетов и старается познакомиться с писательскими знаменитостями, я не стремился к знакомству с Ю. К. Смоличем, считая его автором именно приключенческих романов, которые читать не любил. А поскольку, будучи одним из многих начинающих, сам я его интересовать уж никак не мог, то знакомство наше долго ограничивалось обычными приветствиями при встречах, инициатором которых был, разумеется, я, человек более молодой.
Но однажды в медленном почтово-пассажирском поезде, которым я ехал на отдых в Ялту, мне случайно попала в руки автобиографическая трилогия Смолича и очаровала буквально с первых же страниц. В наши дни это произведение известно каждому школьнику, и вряд ли есть необходимость говорить о том, чем оно могло так увлечь. А я тогда читал и возмущался: как же так, человек имеет в запасе такой прекрасный жизненный материал, а занимается выдумками и приключениями, не имевшими ничего общего с реальной жизнью!
Вскоре новосозданный Союз писателей командировал меня на Харьковский тракторный «изучать производственную жизнь» с целью написать что-то о рабочем классе. Места в гостинице я не достал, так что пришлось обратиться в Харьковское отделение Союза, то есть к Юрию Смоличу, который в нем председательствовал. Он охотно согласился помочь, «сел на телефон», но тоже не добился успеха: в Харькове как раз проходил областной съезд колхозников, гостиницы были переполнены.
Вдруг он швырнул трубку на рычаг и произнес:
— Да какого черта звонить! Поехали ко мне. Квартира большая, а мы только вдвоем с женой.
Хорошо помню ночь, которую мы почти до утра просидели с Юрием Корнеевичем на тахте, разувшись и подобрав под себя ноги. Его жена несколько раз просыпалась и заглядывала к нам, а мы каждый раз обещали, что сейчас разойдемся по кроватям, но не расходились. Запомнился и тот долгий разговор, который объяснил мне, почему именно из-под пера автора приключенческих произведений вышел реалистический роман и почему я не напишу ничего хорошего после творческой командировки для изучения жизни рабочих на Тракторном…
Знать то, о чем пишешь, или писать о том, что знаешь? — внешне это звучит как бессмысленная тавтология, в действительности же это не так, ибо речь идет о первоисточниках художественного творчества — о том, что питает и воодушевляет его. Способен ли писатель написать хорошую книгу о людях, которых близко не знал, о событиях, не пережитых лично? Может ли он по-настоящему познать того, с кем не съел пуда житейской соли, а только внимательно и заинтересованно наблюдал со стороны, как человек работает и живет? Вот тема того ночного разговора с Юрием Корнеевичем. В конце концов она сводилась к тому, имеет ли право писатель избрать тему для своего будущего произведения, которая не продиктована его собственным жизненным опытом, а автор лишь умозрительно полагается на свою добросовестную пытливость и умение наблюдать?
