Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И люди толпятся вокруг поэта, повторяя: „Пой, пой еще!“, иначе говоря, пусть душа твоя терзается муками, лишь бы вопль, исходящий из твоих уст, по-прежнему волновал и услаждал нас своей дивной гармонией.
Требование толпы поддерживают и критики: это верно, так и должно быть по законам эстетики! Критик, впрочем, тот же поэт, только в сердце его нет таких страданий, а на устах – музыки. Оттого, по-моему, лучше быть пастухом, понятым своим стадом, чем поэтом, ложно понятым людьми!»
В этой фразе – все. Тут мысль об экзистенциальности и важности страдания, о том, как толпа все отчуждает. У меня две ассоциации с этой цитатой, обе из русской поэзии. Помните, у Иннокентия Анненского в одном цикле стихов есть строчки:
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось…
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
И вторая ассоциация. Помните, конечно, из «Персидских мотивов» Есенина?
Быть поэтом – это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
Еще. Я все время говорю: «Ирония, ирония». Вот что такое ирония Кьеркегора, чтобы вы почувствовали:
«В ранней юности я было разучился смеяться в трофонийской пещере; возмужав, я взглянул на жизнь открытыми глазами, засмеялся, и с тех пор не перестаю… Я понял, что значение жизни сводится к „теплому местечку“; что цель жизни – чин статского или иного советника; истинный смысл и желание любви – женитьба на богатой; блаженство дружбы – денежная поддержка; истина – лишь то, что признается большинством; восторженность – способность произнести спич; храбрость – риск подвергнуться десятирублевому штрафу; сердечность – послеобеденное пожелание „на здоровье“; набожность – ежегодное говение… Я взглянул на жизнь и засмеялся».
Далее.
«Никто не возвращается из царства мертвых… – никто не является на свет без слез… – никто не спрашивает, когда хочешь явиться… – никто не справляется, когда желаешь уйти…»
«Пусть другие жалуются, что наше время дурно, – я недоволен им за то, что оно ничтожно, совершенно лишено страсти. Мысли современного человека жидки и непрочны, как кружева, а сами люди жалки, как кружевницы. Людские помыслы слишком ничтожны даже для того, чтоб называться греховными. Червяку еще, пожалуй, можно бы вменить в грех такие помыслы, но человеку, созданному по образу Бога! (…) Вот почему душа моя постоянно обращается к Ветхому завету и Шекспиру… Там, по крайней мере, чувствуется, что говорят люди, там ненавидят, там любят, убивают своего врага и проклинают его потомство во всех поколениях… там – грешат!»
«Как жизнь пуста, ничтожна! Хоронят человека: провожают гроб до могилы, бросают в нее горсть земли: туда едут в карете и возвращаются в карете; утешают себя тем, что еще долгая жизнь впереди.
А что такое, в сущности, семь – десять лет? Отчего бы не покончить сразу, не остаться на кладбище всем, бросив жребий: на чью долю выпадет несчастье быть последним и бросить последнюю горсть земли на могилу последнего усопшего?»
И еще, чтобы вы поняли, что такое ирония Кьеркегора. О философских учениях – это нам, философам, мощный бумеранг в наш огород: «Философские учения о жизни зачастую так же обманывают, как вывески с надписью „Стирка белья“ на толкучке. Вздумай кто явиться сюда с бельем, он будет сильно разочарован – вывеска выставлена для продажи».
И вот – нечто прямо «карамазовское» или «сартровское» о «заброшенности»:
«Где я? Кто я? Как я пришел сюда? Что это за вещь, которую называют миром? Что это слово значит? Кто тот, кто заманил меня в бытие и теперь покидает меня? Как я оказался в этом мире? Почему со мной не посоветовались, почему не познакомили с его обычаями, а просто сунули в один ряд с другими, как будто я был куплен у некоего „продавца душ“? Как я обрел интерес к этому большому предприятию, которое называется реальностью? И почему я вообще должен иметь интерес к нему? Что это, моя добровольная забота? И если я вынужден принимать в нем участие, где директор? Я хотел бы сделать ему мои замечания. Никакого директора нет? Но к кому я тогда обращусь с моей жалобой? Существование, безусловно, есть полемика – и могу ли я просить, чтобы и моя точка зрения была принята к рассмотрению? Если нужно принять мир таким, каков он есть, не лучше ли было бы вовсе не узнавать, каков он?»
Ну и, напоследок, из дневников Кьеркегора пару цитат.
«„Толпа“ – вот главный сюжет моей полемики. Тут я ученик Сократа. Я хочу отрезвить людей, хочу обратить их внимание на самих себя, на свою жизнь и предостеречь их от напрасной гибели. Баричи-писатели считают вполне естественным, что бездна человеческих жизней пропадает задаром; они пальцем не пошевелят, чтобы предотвратить такое зло, как будто бы все это множество людей для них не существует вовсе.
Не хочу подражать им. Хочу открыть толпе
