Преддверие войны - Алексей Птица

к самому главному. Война не за горами, что думаете об этом, Евгений Авсксентьевич? — обратился император к главному жандарму.

— Предполагаю, Ваше величество, начало её возможно где-то к середине августа, если ничего не изменится, в лучшем случае, в следующем году, или в сентябре.

— Болеслав Владимирович?

— Полагаю, Ваше величество, что в начале сентября, если же такого не случится, и глава МИДа сможет отсрочить войну, то всё перенесётся на следующий год, на конец весны.

— Возможно, что так, — согласился император. — Глава МИДа приложит к тому все усилия, и мы заключим союз с Тевтонской империей. В этом случае против нас никто не рискнёт воевать, но слишком многим тогда придётся поступиться и слишком скользким окажется наше положение. Тевтонцы знают, что мы в западне и обязательно воспользуются этим, но и у них есть враги, что доказало нападение, и они вынуждены с этим считаться.

Оба собеседника императора промолчали, соглашаясь с его аргументами. Трудно с ними не согласиться, когда империю зажали в тиски. Буквально ещё вчера каждое государство Европы решало свои дела по отдельности, а спустя полгода все объединились, и сделали это ради одной только цели… Ради уничтожения Склавской империи.

Все эти бла-бла-бла о союзе и долге, о преференциях и торге, о свободе и защите народов Склавской империи оказались не более, чем лёгким трёпом стаи волков, стремящихся загрызть большого бурого медведя. (Символом Склавской империи являлась двухглавая сова, но все предпочитали считать им медведя). Европа объединилась не за, а против них, и единственная империя, что выражала отличные от остальных интересы, оставалась Тевтонская.

У них имелись многочисленные разногласия, как с кельтиберийцами, так и с Гасконской республикой, на чём и играло министерство иностранных дел Склавской империи и сам Павел Пятый. С Фридрихом III его многое связывало: совместная охота, отдалённое родство и отношение к своим империям, так что он его очень хорошо понимал и потому старался вырвать любой ценой мир, вместо войны. Конечно, придётся поступиться многим, но необходимо продлить мир, хотя бы ещё на год, а дальше они смогут вырваться из этого порочного круга, смогут…

— Господа, я вас больше не задерживаю, — отвлёкся от своих дум Павел Пятый и, поднявшись, вышел из помещения, более не обращая внимания ни на одного, ни на другого своего собеседника.

И главный жандарм, и военный министр встали вслед за императором, подождали, когда тот выйдет, и также покинули зал, не разговаривая друг с другом. Жандарм вскоре покинул императорский дворец, а военный министр задержался, встретив своего давнего друга графа Васильева, от которого у него почти не имелось тайн, почти.

— Болеслав!

— Владимир!

— Ты с совещания?

— Да, а ты какими судьбами во дворце, Владимир?

— Император вызвал на аудиенцию, — они обменялись крепким рукопожатием.

— Какие новости, Болеслав?

— Готовимся к войне, из самого последнего: обсуждали нападение на военно-полевые лагеря, где учились студенты-первокурсники разных академий.

— Слышал о том, и много потерь?

— Много, — помрачнел министр, — если бы это простые солдаты оказались, то потерь мало, но здесь инженеры, элита, многие обладали даром. Не хочу даже вспоминать, что выслушал от императора, да и подловили нас, не думал, что эти гады всё так тонко рассчитают.

— На то они и гады, чтобы рассчитывать тонко, иначе бы ничего не получилось. Против нас давно ведут войну, я уже в этом не сомневаюсь. Все террористы — это не идейные идиоты, которые ратуют за свободу, это иностранные наёмники, что прячутся в толпе прекраснодушных идиотов, а подчас и людей с психическими отклонениями. Работа у них такая.

— Знаю, но от того не легче.

— Понимаю. А с инженерно-духовной Павлоградской академии многие погибли?

— С Павлоградской? Дай-ка вспомнить… Один или двое, и ещё один без сознания лежит в тяжёлом состоянии, император приказал лично принять все меры к его спасению, наградить хочет. Герой потому что, — предвосхищая вопрос графа, сказал министр, — и герой настоящий, хоть завтра в бой посылай. Да, а казалось бы, обычный барон, совсем недавно получивший дворянство.

— Не барон ли Дегтярёв случайно? — вдруг догадался граф.

— Да, а ты откуда знаешь? — удивился министр.

— Да так, слышал о нём уже не раз.

— Ааа, понял, так это же тот, который нам всем картину покушения на Великого князя показывал! Тогда понятно, а у тебя с ним, вроде, дочь учится?

— Не с ним, на другом факультете.

— Ясно, хорошая партия для твоей дочери. Умён, храбрец, баловень судьбы, но достигает всего сам, если выживет, конечно. Император, если решит наградить его, то наградит не просто абы чем, а по-царски, заслужил того этот Дегтярёв. Хотя, нет пока у него ничего, что подвигло бы аристократических отцов отдать за него дочь. Слишком горяч и беден. Ну, да ладно, пора мне уже бежать, опаздываю на своё собственное совещание.

— Да-да. Понял, спасибо за сведения.

— Всегда рад тебя видеть, Владимир!

— Взаимно! — и вновь пожав друг другу руки, они разошлись.

Граф Васильев некоторое время стоял, переваривая в голове только что полученную информацию, а потом неспешно направился в сторону входа во дворец, временами покачивая головой в глубоком раздумье. И вновь этот юноша смог удивить его.

— Ох, уж этот Дегтярёв! — один раз вслух вырвалось у него, — главное, чтобы выжил, — сказал он про себя и вошёл во дворец.

В голове у графа мелькнула мысль: а может и вправду, отдать за такого свою дочь, но он сразу же отмёл её в сторону. Пусть сначала этот юноша выживет и докажет свою состоятельность, как моральную, так и материальную, а уж партию подобрать ему завсегда успеют. Молод ещё, рано ему жениться, тем более, на графине. И граф, окончательно отринув эту мысль, переключился на размышления о собственной аудиенции у императора.