Преддверие войны - Алексей Птица

я переместил её в нужную сторону и стал поддерживать в ней жизнь, благо уже навострился это делать, получалось похлеще немого кино. Надеюсь, что в горячке боя, да ещё в условиях плохой видимости, враги не поймут, что видят мираж, и поддадутся на мою провокацию. Так и получилось!

— Смотрите, они сейчас отвлекутся на картину, что я создал с помощью своего дара, и ошибутся, тогда стреляйте по ним! — крикнул я унтеру и штабс-капитану и сам приготовился к стрельбе. А дальше мы смогли плотным огнём подстрелить двоих, и тут раненый унтер потерял сознание. Мы остались вдвоём со штабс-капитаном против самого сильного противника.

Держать картину я больше не мог, нужно подкопить ещё сил для последнего боя. Нас осталось двое против одного, но матёрого боевика, а ещё у штабс-капитана закончились патроны, и он полез за оружием унтер-офицера, и в это время противник нас атаковал.

Всё произошло очень быстро. Вот он вроде только лежал в траве, а вот уже, оказывается, отполз далеко в сторону и, привстав, добежал до ближайшей палатки, за которой и укрылся, начав нас расстреливать с близкого расстояния.

Из револьвера стрелял он метко, и одна из пуль попала в плечо капитану, бросив его на землю от боли, причём, попала она ему опять в раненую руку. Всё, я остался один! До этого момента в моей крови бродил адреналин и бацилла бесшабашности, но увидев, как упал на землю капитан, я внезапно осознал, что теперь в моих руках судьба трёх человек, не считая моей собственной.

Мне вообще на себя наплевать, я никогда не задумывался о своей судьбе, как получалось, так и было. Конечно, за себя я всегда постою, но это за себя, а здесь речь шла уже о трёх жизнях людей, которые намного старше меня, я остался один за всех, а сил нет.

Это я отчётливо понял, когда наёмник стал стрелять в меня. О том, что этот человек наёмник, я понял интуитивно, больно профессионально этот человек себя вёл, и стрелял очень грамотно, не хуже, чем мой инструктор, да и одет весьма интересно, нетипично для террористов.

Пули засвистели у меня над головой, отчего я рухнул в траву и перекатился несколько раз, чтобы исчезнуть из поля зрения стрелка, а потом ещё и отполз в сторону. Клубы дыма от здания прикрыли мой отход, но я вовсе не был уверен, что меня не отслеживают. Я высунулся из травы и стал целиться из шварцлозе, пытаясь увидеть своего противника.

На какой-то краткий миг он показался из-за угла палатки, и я сразу же нажал на спусковой крючок. Два выстрела разорвали неустойчивую тишину, но я промахнулся. В ответ бахнул выстрел из винтаря, как я его назвал, и совсем рядом со мной пронеслось несколько свинцовых градин, как будто в меня выстрелили не пулей, а дробью. Я уткнулся лицом в траву, стараясь вжаться в неё полностью.

Вслед за винтовочным выстрелом прогремело два револьверных, что-то вжикнуло, и я почувствовал, как по моему плечу потекла кровь. Опрокинувшись на бок, я отполз в сторону и, прислонив другую руку к плечу, отнял её и увидел на ладони кровь

«Я ранен! Но как же так⁈» — мысль мелькнула и тут же пропала, и в этот самый миг я ощутил весь груз ответственности за происходящее, ведь если я сейчас погибну, то вместе со мной погибнут и те, кого я спас!

Волна жара прошла по телу, отчего кровь из раны заструилась ещё сильнее, и я понял, что меня на самом деле задело лишь вскользь, а не всерьёз ранило. Так чего я тогда сопли жую, у меня же ещё остались крохи дара? Да, мне плохо, я немного ранен, силы дара почти не осталось, но на кону стоят четыре жизни: моя и моих невольных подопечных.

Все эти мысли мелькали в голове, наверное, со скоростью света, я отвлёкся, и следующий выстрел моего врага чуть было не убил меня. Пуля срезала кусок воротника, за малым не пробив шею, и унеслась куда-то вдаль, а я вдруг понял, что следующий выстрел моего врага станет для меня последним.

Я напряг дар, но сил на защиту явно не хватит, пуля сможет её пробить, тем более, что я своего врага плохо видел, он старше и опытнее меня, и умеет предугадывать чужие действия. Остаётся лишь одно: создавать иллюзию. Собрав оставшиеся крохи дара, я изобразил картину встающего и убегающего меня.

Картина сформировалась, ожила и начала работать, а я остался на месте, приподняв голову и внимательно осматривая местность, высматривая, откуда мог стрелять враг. Вот он! Грянул выстрел, пуля прошила тело бегущего второго меня, я подыграл врагу, заставив иллюзию тела застыть на месте, скорчиться и медленно начать падать на землю.

Не знаю, что подумал стрелок, но вслед за первым прозвучали ещё два выстрела из револьвера, заставив иллюзию дрогнуть. Тело моего двойника по моему приказу рухнуло на землю и там застыло в нелепой позе. У меня ещё оставались крохи дара, и я продолжал поддерживать жизнь в картине, стремясь наверняка поймать на этом врага. И он — таки поймался! Я, наконец, увидел его и, наведя прицел пистолета, нажал на спусковой крючок.

Выстрел, выстрел, выстрел! Я стрелял, пока не опустел весь магазин, смотря, как дёргается от пуль тело моего противника. В это время мой иллюзорный двойник распался, перестав подпитываться моим даром, и враг понял, кто в него стрелял, но это оказалось слишком поздно. Он успел ещё взмахнуть рукой, что-то сделав, после чего упал и больше не двигался.

Последней эмоцией Кринжа оказалось недоумение: как его, прожжённого убийцу и наёмника, обвели вокруг пальца? И кто провёл? Какой-то никому не известный юнец! Он ничего не успевал сделать, ловя своим телом пули, и принял последнее, максимально лучшее решение. Отбросив пистолет, Кринж выхватил из ножен кинжал и последним волевым усилием задействовал свой дар, ударив в ответ, после чего умер. Он сделал, всё что смог…

Этот его взмах оказался для меня чуть ли не фатальным, так как враг имел боевой дар, о чём я не знал, как не догадывался и о самой природе его дара. Я лишь услышал свист разрезаемого невидимым лезвием воздуха и ощутил жгучую боль на лице. Кровь хлынула из большого, но неглубокого, как потом оказалось, разреза. Я схватился за лицо и, шатаясь, стал ощупывать себя, боясь только одного, чтобы рядом не обнаружился ещё кто-то из врагов. Шварцлозе, что я держал перед лицом,