Шаляпин - Моисей Янковский

Очевидно, самый тип выдержанного и холодного, хотя бы по внешности, светского человека, каким является Онегин, не отвечает характеру дарования г. Шаляпина, все обаяние которого в силе, яркости и экспрессии драматического выражения. Но вокальная сторона исполнения была безукоризненна. Несмотря на высокую тесситуру партии, не легко дающуюся иногда и баритону, г. Шаляпин пел чрезвычайно легко, без напряжения, давая полную волю своему великолепному голосу. Ария в саду вызвала по адресу исполнителя бурю аплодисментов и была повторена».

Интересную оценку Онегину — Шаляпину дает С. Кругликов.

«Но вышел ли Онегин? Но совсем. Фигура не та. Меньше надо играть. Чем меньше жестов, резонерства, тем ближе к типу. Нужна изящная сдержанность, скупость движений. А тут каждая фраза с игрой. А в позе мешковатость, грузность. И слишком наклоненный вперед корпус… Онегин не для Шаляпина и никогда для него не будет».

Нужно полагать, что, берясь за исполнение партии Онегина, артист думал о возможном закреплении ее надолго. Характерно, что он искал новые партии в баритональном репертуаре. Тогда же Шаляпин поет Сен-Бри в «Гугенотах», Валентина в «Фаусте». Он упорно готовит себя к такого типа ролям. Но его пробы носят, очевидно, характер самопроверки: он желает убедиться, может ли расширить круг созданных им образов ролями другого характера, он не желает ограничить себя одним лишь басовым репертуаром. Поэтому для него столь важен был Демон.

Однако самопроверка показала, что искания такого порядка не оправдывают себя. Вот почему партия Онегина была им спета лишь один раз. А такие партии, как Сен-Бри и Валентин, в которых он выступал уже не один год, постепенно исчезают.

В данном случае он избрал эти две партии ради бенефиса артиста Большого театра Б. Корсова. Интересна оценка роли Сен-Бри, данная Кашкиным.

«Мы должны прямо сказать, что он нам совсем не понравился в ней, несмотря на то, что дал многие новые особенности в характере ее исполнения. Прежде всего, мы не понимаем продления пауз в обращении Сен-Бри к собранию католиков, превращающего местами строгий, даже несколько маршеобразный четырехдольный размер почти в пятидольный; выразительности декламации это, конечно, не прибавляло, а между тем вызывало неприятное чувство сбитого ритма. Не согласны мы и со сценическим изображением фигуры Сен-Бри; это совсем не темный фанатик-изувер, ибо он незадолго перед тем соглашался выдать замуж свою дочь за гугенота. Сен-Бри, скорее, коварный царедворец, родовая честь которого оскорблена Раулем, что и вызывает в нем жажду мести не только Раулю, но и гугенотам вообще».

Спектакль, в котором Шаляпин пел Онегина, происходил 2 февраля. А 4-го он выехал на спектакли в Петербург, чтобы затем отправиться в Монте-Карло. В. Теляковский, слышавший у себя дома пение Шаляпина перед его выездом в Монте-Карло, с удивлением отмечал у артиста прекрасный французский выговор.

Вернулся он в Россию лишь весной. И вскоре оказался на гастролях в Харькове. С пребыванием в этом городе связано его выступление перед рабочими, вызвавшее немало шумных откликов.

Речь идет о концерте, данном им для харьковских рабочих в помещении Народного дома. Сим. Дрейден в книге «Музыка — революции» приводит письмо харьковской социал-демократки, которая делилась впечатлениями от этого выступления.

«Он читал стихотворение Скитальца. Говорил с рабочими, что давно мечтал очутиться среди такой громадной аудитории дорогих товарищей рабочих. Он чувствует с ними полнейшее единение. Пели Дубинушку, и он начал первый. В общем сильно взвинтил и поднял настроение рабочих…»

Это письмо было перехвачено охранным отделением.

Вскоре после этого концерта Шаляпин гостил с Коровиным у Теляковского в его имении. Теляковский записал тогда в дневнике:

«Шаляпин, между прочим, рассказывал, как он недавно пел концерт […] в Харькове для рабочих. Между прочим, он просил полицмейстера, чтобы в Народном доме во время его концерта не было полиции. Рабочие дали ему слово сами смотреть за порядком. Концерт вообще прошел благополучно, смирно. В конце концов стали петь „Марсельезу“, а потом и „Дубинушку“. Шаляпин в этом нении принимал также участие и дирижировал. Всего рабочих собралось около 2 ½ тысяч».

Исполнение «Дубинушки» в ту пору становится непременным в такого рода выступлениях [14].

Пока «Дубинушка» исполнялась вне казенной сцены, ее впрямую было трудно запретить, хотя руководители императорских театров и полицейские органы все время интересовались, какие слова поются (имелись в виду революционные куплеты, появившиеся в то время и введенные в канонический текст песни).

Последние ее строки звучали как прямой призыв к бунту. Поэтому, когда вскоре «Дубинушка» зазвучала со сцены московского Большого театра, поднялся невообразимый шум.

Происходило это 26 ноября 1905 года на концерте в пользу убежища для престарелых артистов. Среди участвовавших был и Шаляпин.

Когда он спел то, что было предусмотрено программой, с верхних ярусов раздались настойчивые голоса, требующие, чтобы артист исполнил «Блоху» и «Дубинушку». Артист согласился, но потребовал, чтобы публика ему подпевала. Растерянная администрация не знала, как ей надлежит поступить. Запретить артисту, находящемуся на сцене, петь было немыслимо. Опустить занавес — значит, вызвать неизбежный скандал, что еще хуже. Не было принято никакого решения. И Шаляпин начал…

Донося о случившемся Теляковскому, управляющий московской конторой императорских театров фон Бооль писал:

«Припев подхватили в зале — очень дружно и даже стройно. Верхи ликовали, но из лож некоторые вышли и оставались в фойе пока Шаляпин совсем не кончил. В антракте (перед третьим отделением) среди публики много говорилось не в пользу Шаляпина; некоторые были положительно возмущены его выходкой и уехали с концерта после второго же отделения.

Конечно, об этом случае много говорят теперь в городе, как и о том, что он то же самое проделал в ресторане „Метрополь“. Но то, — говорят, — было в ресторане, где он мог позволить себе все, что хотел, — но как же позволить себе сделать то же самое в императорском театре, где он служит и, следовательно, должен сам знать, что можно и чего нельзя? Неужели ему это сойдет?»

Шаляпину пришлось давать объяснения Теляковскому.

Теляковский писал в «Воспоминаниях»:

«Шаляпин мне объяснил, что спел „Дубинушку“ вследствие настояния публики и общего приподнятого настроения, царившего в этот вечер в Большом театре. Сам Шаляпин был расстроен. На него очень влияло большое количество анонимных угрожающих писем, которые он получал от революционно настроенной молодежи. Его обещали не только бить, но и убить за то, что он мало себя проявляет в освободительном движении. После же этого инцидента он стал получать подобные письма еще и от людей противоположного лагеря. Бойкотировали его и с той и с другой стороны».

Теляковскому тоже пришлось давать объяснения своему начальству, то есть министру двора барону Фредериксу.

Наверху были настолько возмущены выходкой Шаляпина, что дебатировался вопрос о расторжении с ним контракта и об изгнании с казенной сцены. Стало известно, что царь очень раздражен происшедшим в Большом театре и спрашивал министра Фредерикса: «Как, неужели до сих пор еще не уволили ни Шаляпина, ни Бооля?»

«Я сказал барону Фредериксу, — записывал в дневнике Теляковский, — что удаление Шаляпина может произвести гораздо больший переполох, чем они думают. Партии революционеров будет очень приятно иметь в своих рядах выдающегося артиста и певца, к тому же еще певца из крестьян. В тюрьму Шаляпина не упрячешь, он имеет большое имя не только в России, но и во всем мире. Петь ему запретить нельзя. Он будет продолжать петь не только в провинции, но и во всем свете — и „Дубинушку“ услышат не одни москвичи и петербуржцы. Он наэлектризует публику настолько, что полиции останется только закрывать один театр за другим, а его высылать из одного города в другой. Все это в России еще возможно, за границей же все будут его встречать с распростертыми объятиями, как пострадавшего за свободу. Дружба Шаляпина с Горьким станет еще теснее и придаст ему особый ореол».

Дело Шаляпина о «Дубинушке» в Большом театре было замято, хотя след долго оставался и это ощущалось артистом в последующее время.

Интересно, что за границей данному инциденту было придано совершенно несвойственное сути дела сенсационное освещение. Так, в одной из брюссельских газет серьезно сообщалось, что русские власти арестовали Шаляпина. Излагалась биография артиста, причем особый акцент делался на том, как Шаляпин познакомился с «кружком революционеров и какое сильное влияние на его политические убеждения имел бывший помощник обыкновенного пекаря Пешков, ныне популярный русский писатель Максим Горький».