Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Он не всегда был таким, – сказала Фелисити, когда у них с Барти однажды зашел разговор о Кайле. – Пугливый ребенок, потом неуклюжий подросток. Да ты, наверное, и сама его помнишь. А затем – тут нужно сказать огромное спасибо Оливеру – Кайл понял, чем хочет заниматься. Правда, мы думали, что он вольется в семейный бизнес, но, как видишь, ошиблись. Остальное ты знаешь. Оливер ввел его в издательский мир, дал первую работу. И представляешь, у него сразу все начало получаться. Нам оставалось лишь наблюдать, как он меняется, познает сам себя. Мы и не заметили, как он стал крайне уверенным в себе, обаятельным парнем. Но если кого и благодарить за это, так, конечно же, Оливера.

Чувствовалось, Фелисити просто обожает Оливера. Она всегда говорила, насколько он добр, очарователен, умен и насколько с ним интересно. Барти часто думала, а как бы она сама отнеслась к антисоциальному, на редкость бестолковому и до скандального упрямому существу, с которым им всем приходилось жить и работать.

Конечно, в обаянии Уолу не откажешь, как и во многих других качествах. Она и сама обожала его, но порою с ним бывало необычайно тяжело.

Новый год Барти встречала на благотворительном балу в отеле «Плаза». Она никогда не любила шумные сборища, но здешнее торжество ей понравилось. Почему – Барти и сама не знала. Она даже согласилась на уговоры Мод и купила себе новое платье, превосходящее по элегантности все ее прежние наряды: из черного крепа, облегающее, с длинным рукавом, но соблазнительно обнаженными плечами. Платье великолепно подчеркивало длинную шею Барти и вообще всю ее фигуру. На Рождество Роберт подарил ей хрустальный кулон, оправленный в золото. Сегодня Барти решилась в первый раз надеть подарок.

– Длина цепочки как раз такая, какая нужно, – со смехом прокомментировал Джейми. – Кулон висит над самой твоей грудью. Так что тебя можно вовсю разглядывать, делая вид, будто смотришь на кулон.

Джейми быстро стал ей старшим братом. Барти его просто обожала. Для новогоднего торжества она даже согласилась сделать прическу.

– Я знаю: ты не любишь парикмахерских, но сегодня без этого никак. Особенно с таким платьем, – сказала Мод.

Она повезла Барти к своей парикмахерше, и та превратила волосы мисс Миллер во множество мелких локонов, украсив их крошечными бриллиантовыми цветами.

– Ты на себя не похожа, – с восторгом заявила Мод.

Разговор происходил в гостиной их дома, где перед поездкой на бал они решили проводить шампанским старый год и выпить за новый. Роберт и Джейми смотрели на Барти и улыбались.

– Теперь у тебя совсем другой вид, – продолжала восторгаться Мод.

– Не говори так, – насторожилась Барти. – Не люблю быть непохожей на себя.

– Не волнуйся, – успокоил ее Роберт. – Ты осталась сама собой. Но эта прическа сделала тебя потрясающе красивой… Что ж, за старый год мы выпили. Теперь давайте выпьем за новый. Надеюсь, он будет хорошим. Чувствую, страна возрождается. И не только чувствую. Я это знаю. Рузвельт уже сделал немало чудес и сделает еще. Думаю, нам стоит выпить не только за новый год, но и за нашего президента.

Все послушно выпили за американского президента, но потом Мод шепнула Барти:

– Моему дорогому папочке присущ чрезмерный энтузиазм. Мы-то знаем: происходящее едва ли можно назвать чудесами.

Барти не переставала удивляться (и даже умиляться) по поводу того, как близко к сердцу Мод принимает проблемы нью-йоркской бедноты. Живя бок о бок с лондонскими Литтонами, Барти привыкла к их умению с каким-то небрежным изяществом удалять подобные заботы из своего коллективного сознания. Изумляло ее и то, что Мод считала своего старшего сводного брата чуть ли не единственным виновником Великой депрессии.

– Я знаю, просто знаю: он мог помочь многим людям. Он должен был им помочь, но он ничего не сделал.

– Откуда ты знаешь? – пыталась возражать Барти. – Может, он что-то делал.

– Только не он! – порывисто восклицала Мод, энергично мотая головой. – Знала бы ты, скольких людей он поувольнял из своего банка. Зато сам стал еще богаче. Мне на прошлой неделе попалась заметка в газете. Он купил себе еще одну яхту. Я ненавижу Лоренса. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Если только он посмеет явиться к нам домой, я загоню его на террасу и сброшу вниз.

Барти, зная, что Лоренс вряд ли явится в дом отчима, а Мод вряд ли осуществит свою угрозу, сочувственно кивала и даже предлагала помочь.

Она и сама ужасалась нищете, которую не могло заслонить даже внешнее великолепие Нью-Йорка. На перекрестках было полно тех, кто просил подаяние. По улицам тянулись громадные очереди за бесплатным обедом. Барти видела угрюмые, отчаявшиеся лица возле дверей фабрик и складов. Люди приходили сюда в надежде получить хотя бы временную работу. Оказалось, что в Америке положение таких людей гораздо хуже, чем в Англии.

Мод, решительно настроенная на добрые дела, изо всех сил старалась помогать неимущим. Она устраивала благотворительные балы и концерты, собирая средства для безработных и их семей. Она постоянно выпрашивала у своих богатых друзей ненужную им одежду и развозила по различным благотворительным организациям. Один вечер в неделю она сама разливала бесплатный суп в миски голодающих. Но никакие из предпринимаемых ею усилий не могли до конца успокоить ее совесть.

Большое впечатление произвели на Барти регулярные выступления президента Рузвельта, которые назывались «Беседы у камина» и передавались по радио. Президент рассказывал американцам о своих планах, выражал надежды на преодоление кризиса и сочувствовал тем, кто все еще находился в тисках нищеты. Американцы как завороженные слушали эти «Беседы». Рузвельт был не только прирожденным оратором, но и талантливым радиопроповедником. То, о чем он говорил, доходило до самого сердца слушателей. Барти безуспешно пыталась представить Рамсея Макдональда, столь же просто и искренне обращающегося по радио к англичанам.

После роскошного обеда начались танцы. Вначале играл классический танцевальный оркестр, затем его сменил джаз. В полночь, после фейерверка над Центральным парком, оркестр снова поменялся. Это тоже был джаз, который здесь называли биг-бендом. Он заиграл «Бродвейскую колыбельную». Ритм захватил Барти, и она невольно стала притопывать ногой.

– Можно пригласить тебя на танец? – спросил подошедший к ней Кайл и поклонился.

– Конечно можно, – засмеялась она, делая реверанс.

Барти любила танцевать.

– А ты отлично танцуешь, – вскоре сказал ей Кайл. – Ты просто здорово танцуешь.

Это не было обычным комплиментом. Они оказались настолько удачной танцевальной парой, что зрители, стоявшие по краям зала, восторженно смотрели на них, а когда песня закончилась, даже наградили аплодисментами.

Раскрасневшаяся от танца, смущенная, Барти засмеялась и хотела было уйти, но Кайл схватил ее за руку и снова повел танцевать. И тут перед ними неожиданно появилась Люси. Она тоже раскраснелась и тяжело дышала.

– Кайл, я думала, что на первый танец тридцать шестого года ты все-таки пригласишь меня.

– Дорогая, ты… Понимаешь, я… – Кайл беспомощно оглянулся на Барти, которая с необыкновенной любезностью улыбнулась Люси и сказала:

– Кайл танцевал со мной лишь потому, что не смог найти вас. Не стану вам мешать. Пойду разыщу Джейми.

Но Джейми она так и не нашла. Барти всматривалась в лица и не видела никого из знакомых. Она вдруг почувствовала себя в дурацком положении и решила отправиться в женский туалет – классическое прибежище женщин в подобных ситуациях.

Там она внимательно и с интересом стала рассматривать себя в зеркало и решила, что совсем не похожа на привычную Барти, которую знала и которая ее вполне устраивала. Кто эта «светская штучка», привыкшая к роскошной жизни, с румяными щеками, блестящими глазами, явно перебравшая шампанского?

Наполовину изумленная и наполовину шокированная произошедшей с ней переменой, Барти пригладила волосы, подкрасила губы, слегка побрызгалась духами «Май син» от Ланвин, которые ей как-то в шутку купила Мод, и вернулась в танцевальный зал.

– Вы позволите вас пригласить?

Барти обернулась. У нее за спиной стоял мужчина. Таких внешне привлекательных мужчин она еще не видела. Высокий, атлетически сложенный, широкоплечий. В элегантном фраке. У незнакомца были волосы медного цвета, аквамариновые глаза, а рот… Барти читала о чувственных ртах, но никогда толком не понимала, что означают эти слова. Его рот был чувственным; даже сейчас, когда незнакомец слегка лениво улыбнулся ей, его рот говорил о наслаждениях и требовал наслаждений. Улыбка совершенно изменила выражение его лица. До сих пор на нем отражалось спокойствие, граничащее со скукой и почти надменное. Но вот он улыбнулся: медленно и словно бы неохотно, будто эту улыбку вытаскивали у него из самого сердца… и лицо потеплело, ожило и обрело легкость. Барти стояла, смотрела на незнакомца, чувствуя себя несколько странно и объясняя себе, что вся причина в шампанском, хотя интуиция говорила ей: шампанское тут ни при чем.