Наперекор судьбе - Пенни Винченци

Литтоны устроили ей прощальное торжество. На нем Барти произнесла небольшую, но яркую речь, выразив благодарность Селии и Оливеру за превосходную школу, которую она прошла в издательстве. Опыт, полученный ею, снабдил ее всем необходимым для работы в Нью-Йорке. Потом Селия, с глазами, полными слез, поцеловала Барти, а Себастьян крепко обнял ее и признался, что редко кто вызывал у него такое восхищение и гордость, как она.

– Надеюсь, в Нью-Йорке тебя оценят по достоинству. Думаю, обязательно оценят, – добавил он, награждая ее своей ленивой улыбкой, которая с недавних пор стала его своеобразной визитной карточкой. – Что бы ни говорили про американцев, Барти, но качество они ценить умеют.

Назавтра Барти приехала в Примроуз-Хилл, чтобы проститься с Иззи. Ей было слегка не по себе. Она не знала, как девочка отнесется к этой новости.

Иззи она нашла играющей с кукольным домом, который малышке построили Джей и Гордон. Увидев Барти, обрадованная Иззи бросилась к ней на руки:

– Ой, Барти, здравствуй! Я так рада, что ты приехала. Останешься на чай? Папы нет дома, можешь не волноваться.

Это маленькое грустное замечание сказало Барти больше, нежели сотня историй.

Они ели тосты с анчоусами, которые так любила Иззи. Барти было нелегко сказать, что она пришла попрощаться. Иззи отложила недоеденный тост и замерла, глядя на нее своими большими глазами. В них блестели слезы.

– Так ты уедешь совсем далеко и очень надолго?

– Не очень, но надолго, – осторожно сказала Барти. – Возможно, на год. Но я обязательно вернусь. Это я тебе обещаю.

– А кто тогда будет приходить ко мне? – спросила Иззи.

– Генри, Ру и, конечно же, Элспет. Их мама, тетя Адель, леди Селия и Уол…

– Генри и Ру сюда не приходят, – сообщила Иззи, вытирая глаза. – Иногда меня возят к ним. Если папа позволяет. Барти, ну пожалуйста, не уезжай.

– Иззи, понимаешь, я должна уехать. Ведь я еду работать. Меня там уже ждут. Но я обещаю тебе писать письма и присылать снимки.

– В письмах ничего хорошего, – заявила Иззи. – Письма тебя не обнимут. И потом, я все равно не умею читать.

– Так попроси папу. Уверена, он тебе обязательно прочтет мои письма.

– Он мне не читает, – сказала Иззи, и взгляд у нее стал тяжелым.

– Тогда няня тебе их почитает. И я не единственная, кто тебя обнимает.

– Почти единственная, – призналась Иззи и снова расплакалась.

Вернувшись, Себастьян увидел дочь сидящей на коленях у Барти. Иззи сразу затихла и принялась сосать палец. Вид у нее по-прежнему был расстроенный.

– Изабелла, тебе пора принимать ванну. Поднимись к няне и скажи ей об этом.

– Себастьян, пожалуйста, разрешите ей еще немного побыть со мной. Мы тут так хорошо проводили время.

– Извини, Барти, но Изабелла должна привыкнуть к соблюдению распорядка дня. И нарушать его никому из нас не следует, включая и ее няню. Изабелла, я велел тебе ступать наверх.

Иззи молча слезла с колен Барти и послушно, без единого возражения, вышла из комнаты. Ни на отца, ни на Барти она не взглянула. Только дойдя до лестницы, девочка обернулась. Барти увидела на ее лице совершенно взрослую покорность судьбе и такое же взрослое самообладание. Барти стало страшно. Она почувствовала, что больше не может выносить это зрелище. Ей было нечего терять, и она решилась обратиться к Себастьяну:

– Себастьян.

– Да, Барти. – Его лицо было мрачным и почти жестким.

– Простите, если это огорчает вас. Я знаю, что огорчает. Но мне хочется, чтобы вы пытались проявлять к Иззи хотя бы чуточку любви. Ей почти шесть. В таком возрасте дети уже многое замечают. Она ведь может вырасти маленьким печальным созданием.

– Барти! – почти крикнул он, но Барти продолжала:

– Она не виновата в случившемся. Да, это было ужасно, но неужели вы не можете…

– Барти, по-моему, тебе самое время уйти. Я просто не могу слушать эту сентиментальную болтовню.

– Это не…

– Я сказал: уходи. Уж от тебя я никак не ожидал, что ты, знавшая и любившая… любившая… – он на несколько секунд умолк, – …мою жену, окажешься неспособной понять, каково мне сейчас.

– Себастьян, конечно, я не понимаю. Да. И никто вас не поймет до конца. Но я знаю, как это ужасно.

– Ничего ты не знаешь! – выкрикнул он, и Барти стало страшно. – Ты и не можешь ничего знать об этом. А теперь убирайся ко всем чертям и оставь меня в покое! Об этом ребенке можешь не волноваться. С нею все в порядке. За нею надлежащим образом присматривают, и, в отличие от своих сверстников, она не знает ни розог, ни подзатыльников.

Собрав все мужество, какое у нее еще оставалось, Барти сказала:

– Себастьян, но девочка совсем не получает любви.

– Уходи! – потребовал он. – Уходи и не зли меня. И будь любезна, хорошенько запомни: я тоже не получаю любви.

– Я не собираюсь вас злить. Я ухожу. Но, Себастьян, не смотрите на меня так. Вас любят. Очень любят. Все мы вас любим. Все, кто всегда вас любил. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего.

– Все изменилось, – тихо сказал писатель, и его лицо вдруг стало мертвенно-бледным, искаженным болью. – Для меня все изменилось… Прощай, Барти. Надеюсь, в Нью-Йорке ты будешь счастлива.

Няня следила из окна за отъезжающей Барти. Когда автомобиль тронулся, она повернулась к Изабелле и закутала девочку в толстое купальное полотенце. Иззи молчала. Она была почти в шоке, сосала палец и смотрела отсутствующим взглядом.

А потом снизу донесся ужасающий звук: протяжный, почти нечеловеческий. Няня уже слышала его и знала, что это за звук. Это были рыдания Себастьяна.

Путешествие в Америку превзошло все ожидания Барти. Несмотря на позднюю осень, Атлантика оказалась достаточно благосклонна к их кораблю. Океан был непривычно спокоен. Но Барти нравилась любая погода, в том числе и шторм, длившийся полтора дня. Ей нравилось ощущение корабля, несущегося по волнам. Никакая качка на нее не действовала.

Днем Барти усаживалась на палубе в шезлонг, закутывала ноги в теплый плед и, подставив лицо солнцу и ветру, наслаждалась чтением. Она плавала в небольшом бассейне и даже играла в палубный теннис с кем-нибудь из молодых людей, заинтригованных тем, что она путешествует в одиночку и ведет себя уверенно и независимо. Раза два она даже сходила в парную и выдержала прочие пытки в салоне красоты. Как она и ожидала, эти процедуры оказались скучными и утомительными, и Барти вернулась к наслаждению природными красотами – океаном и ветром. Окружающий пейзаж, точнее его отсутствие, отнюдь не вызывал у нее скуки. Скорее наоборот: ее завораживали непрестанно меняющиеся краски воды и неба, начиная с сумрачного рассвета и до темноты, когда небесный купол покрывался сверкающими звездами. Все это казалось ей необычайно красивым.

В один из дней она увидела стаю резвящихся дельфинов. Они почти час плыли рядом с кораблем. Барти, затаив дыхание, следила за их прыжками.

По вечерам она приходила в обеденный зал и занимала место за отведенным ей столом. Она вела вежливые беседы с другими пассажирами, хотя по большей части эти люди ее совсем не интересовали. В основном это были богатые американцы. Но они подкупали Барти исключительным дружелюбием. Они искренне интересовались, кто она и чем занимается. Но больше всего им нравилось рассказывать ей о своих путешествиях по Европе с обязательным перечислением мест, которые они посетили, и увиденных достопримечательностей. По ночам она крепко спала, убаюканная океаном, и ее сны не тревожили ни маленькие несчастные дети, ни взрослые несчастные мужчины.

К Нью-Йорку их корабль подходил рано утром. Зрелище было завораживающим, и Барти знала: она еще не раз увидит это в своих снах. Из серого тумана проступали очертания небоскребов. Слева высилась Леди, как американцы называли статую Свободы, приветственно держа в могучей руке факел. Чем ближе к гавани подходил корабль, тем отчетливее становились удивительные, почти мистические здания, о которых Барти до сих пор только читала и видела на снимках и в кино: небоскребы Вулворт-билдинг, Эмпайр-стейт и Крайслер, словно покрытый серебристыми кружевами.

Но настоящая магия началась, когда взошедшее солнце разогнало туман и превратило воду из серой в голубую. Барти охватило странное чувство: ей вдруг показалось, будто она вернулась домой.

Мод и Роберт встречали ее в зале прибытия. Мод, раскрасневшаяся от волнения, крепко расцеловала Барти, а Роберт заключил в объятия. Барти вдруг вспомнила, как прощалась с Оливером, и ей даже стало грустно. Несмотря на усилия Селии, его золотистые волосы все заметнее редели. Зато Роберт казался олицетворением здоровья. Его волосы, хотя и седые, оставались густыми и красиво ниспадали на бархатный воротник безупречно сшитого пальто. Он был на десять лет старше Оливера, но производил впечатление не старшего, а младшего брата.

«А Мод еще похорошела», – подумала Барти. Теперь Мод носила короткую, но очень элегантную стрижку, от которой ее рыжие волосы только выигрывали. Тщательно выщипанные брови делали ее зеленые глаза еще больше. Белая кожа была щедро усыпана неяркими веснушками. Мод одевалась не менее изысканно, чем ее отец. На ней был черно-белый костюм, явно сшитый на заказ. Наряд дополняли туфли-лодочки на высоком каблуке, идеальные для ее узкой ступни. Барти решила, что непременно купит себе такие же.