Гарри Поттер и Орден Феникса (Анна Соколова) - Джоан Роулинг

— Не важно, бери любое, — бросив взгляд через плечо, прошептал Гарри.

Теперь профессор Амбридж стояла рядом с профессором Трелони и чтото записывала, а преподаватель Прорицания расспрашивала Невилла о его дневнике снов.

— В какую ночь тебе это снилось? — спросил Рон, погрузившись в расчеты.

— Да я не знаю, ну вчера ночью, все равно, когда тебе удобнее, — шепнул ему Гарри, пытаясь подслушать, что Амбридж говорит профессору Трелони.

Они обе стояли уже недалеко от них с Роном, у соседнего столика. Профессор Амбридж опять чтото записывала в книжечку, а профессор Трелони при этом выглядела очень расстроенной.

— Значит так, — глядя на Трелони, говорила Амбридж. — Как долго вы на этой должности, только точно?

Профессор Трелони нахмурилась, ссутулилась и скрестила руки на груди, словно желая как можно лучше защититься от бесцеремонной инспекции. Спустя некоторое время, видимо решив, что вопрос не настолько оскорбителен, чтобы его можно было проигнорировать, она выдавила глубоко обиженным тоном:

— Почти шестнадцать лет.

— Срок немалый, — профессор Амбридж пометила в книжечке. — Вас назначил профессор Дамблдор, так?

— Верно, — коротко кивнула профессор Трелони.

Профессор Амбридж сделала еще пометку.

— И вы прапраправнучка знаменитой Пророчицы Кассандры Трелони?

— Да, — профессор Трелони подняла голову чуть повыше.

Еще одна пометка в книжечку.

— Кажется… поправьте меня, если я ошибаюсь… в вашей семье у вас первой, после Кассандры, есть внутреннее зрение?

— Такое свойство часто повторяется через… ээ… три поколения, — выговорила профессор Трелони.

Жабья улыбка профессора Амбридж растянулась еще шире.

— Конечно, — приторно согласилась она, сделав еще одну пометку. — А может быть, вы тогда и мне чтонибудь предскажете? — осведомилась она, все еще улыбаясь.

Профессор Трелони напряглась, словно не веря собственным ушам.

— Я вас не понимаю, — выдавила она, судорожно сжимая шаль вокруг своей тонкой шеи.

— Мне бы хотелось, чтобы вы сделали мне предсказание, — отчетливо повторила профессор Амбридж.

Теперь уже Рон и Гарри были не единственными, кто тайком подслушивал и подглядывал поверх учебников. Профессор Трелони выпрямилась в полный рост, звеня бусами и браслетами, и на нее завороженно уставились почти все.

— Третьим Глазом нельзя увидеть по принуждению! — возмущенным тоном заявила она.

— Я заметила, — ласково согласилась профессор Амбридж и сделала в книжечку еще одну пометку.

— Я… но… но… сейчас! — внезапно передумала профессор Трелони, пытаясь придать голосу обычную отстраненность, но мистический эффект слегка нарушался, потому что голос от гнева дрожал: — Мне… мне кажется, я действительно коечто вижу… это касается вас… почемуто я чувствую чтото… чтото темное… какуюто смертельную угрозу…

Профессор Трелони трясущимся пальцем показала на профессора Амбридж, та подняла брови, но продолжала любезно улыбаться.

— Я боюсь… боюсь, что вам грозит смертельная опасность! — драматично закончила профессор Трелони.

Наступила пауза. Профессор Амбридж меряла взглядом профессора Трелони.

— Хорошо, — наконец медленно сказала она и сделала еще одну пометку в книжечку. — Ну, если это самое большее, на что вы способны…

Она отвернулась. Профессор Трелони приросла к полу, грудь ее бурно вздымалась. Гарри взглянул на Рона и понял, что Рон думает то же, что и он: оба доподлинно знали, что профессор Трелони — старая шарлатанка, но с другой стороны так ненавидели Амбридж, что сейчас встали на сторону Трелони… до тех пор, пока несколько секунд спустя она не набросилась на них.

— Ну? — с нехарактерным для нее оживлением, она щелкнула длинными пальцами прямо перед носом у Гарри. — Для начала позвольте взглянуть, как поживают ваши дневники снов.

И после того, как она в полный голос объяснила его сны (все они, даже тот, в котором шла речь о поедании овсянки, уверенно предвещали скорую и мучительную смерть), Гарри уже сочувствовал ей в гораздо меньшей степени. Все это время профессор Амбридж стояла в отдалении, занося пометки в свою книжечку, а когда прозвенел звонок, первой спустилась по серебряной лестнице. Десять минут спустя, когда ребята добрались до класса Защиты от темных искусств, она уже дожидалась там.

Когда они вошли, Амбридж мурлыкала себе под нос и улыбалась. Доставая из сумок «Теорию магической обороны», Гарри и Рон быстро пересказали Гермионе, которая ходила на Арифмантию, в подробностях произошедшее на Прорицании, но прежде, чем Гермиона успела спросить еще чтонибудь, профессор Амбридж призвала к порядку, и наступила тишина.

— Палочки долой, — попрежнему улыбаясь, распорядилась она, и те, кто уже с надеждой вынул палочки, теперь печально убрали их обратно. — Итак, на прошлом уроке мы закончили Главу первую, а теперь я предлагаю вам открыть страницу девятнадцать и изучить «Главу вторую. Общие принципы обороны и их происхождение». Обсуждать нет необходимости.

Улыбаясь неизменной широкой самодовольной ухмылкой, она уселась за стол. По классу пронесся еле слышный вздох, и все открыли девятнадцатую страницу. Гарри меланхолично задумался, достаточно ли в книге глав, чтобы занять ими все уроки в этом году, и уже собрался было проверить оглавление, когда заметил, что Гермиона опять подняла руку.

Профессор Амбридж тоже заметила и, более того, она, казалось, выработала новую стратегию как раз на этот случай. Вместо того чтобы сделать вид, что не замечает Гермиону, она встала, подошла к первому ряду, наклонилась к Гермионе нос к носу и прошептала так, чтобы остальные в классе не могли слышать.

— Что на этот раз, мисс Грейнджер?

— Я уже читала вторую главу, — пояснила Гермиона.

— Хорошо, тогда переходите к Главе третьей.

— Я ее тоже прочла. Я прочла всю книгу.

Профессор Амбридж захлопала глазками, но быстро взяла себя в руки.

— Прекрасно, тогда вы сможете сказать мне, что сказано у Слинкхарда в пятнадцатой главе о противосглазах.

— Там сказано, что противосглазы — это неправильное название, — быстро ответила Гермиона. — Слинкхард говорит, что «противосглазами» люди называют сглазы, когда хотят, чтобы они звучали более приемлемо.

Профессор Амбридж подняла брови, и Гарри понял, что, помимо своей воли, она впечатлена.

— Но я с этим не согласна, — продолжила Гермиона.

Брови профессора Амбридж взлетели выше, а пристальный взгляд стал значительно холоднее.

— Вы не согласны? — уточнила она.

— Да, не согласна, — повторила Гермиона, которая в отличие от Амбридж не шептала, а говорила звонко и отчетливо, привлекая внимание всего класса. — Мистеру Слинкхарду сглазы не нравятся, так? Но я считаю, что когда их используют для обороны, они могут стать очень полезными.

— О, вы так полагаете? — профессор Амбридж забыла, что нужно шептать и выпрямилась. — Но, боюсь, мнение мистера Слинкхарда в этом классе гораздо важнее, чем ваше, мисс Грейнджер.

— Но… — начала Гермиона.

— Достаточно, — заявила профессор Амбридж.

Она возвратилась к своему столу и повернулась к классу. Все ее напускное оживление, которое она демонстрировала в начале урока, сейчас прошло.

— Мисс Грейнджер, я собираюсь снять пять баллов с Дома Гриффиндор.

Раздалось негодующее перешептывание.

— За что? — сердито воскликнул Гарри.

— Не вмешивайся! — быстро шепнула ему Гермиона.

— За срыв моего урока бессмысленными пререканиями, — вкрадчиво пояснила профессор Амбридж. — Я призвана вести урок с использованием одобренного Министерством метода, который не подразумевает выслушивания мнений учеников по вопросам, в которых они смыслят очень мало. Вероятно, ваши предыдущие преподаватели этого предмета позволяли вам большую вольность, но ни один из них… возможно, за исключением профессора Квиррелла, который, по крайней мере, ограничивался темами, соответствующими возрасту… проверку Министерства не прошел бы.

— Ага, Квиррелл был гениальным педагогом, — громко фыркнул Гарри. — У него только один маленький недостаток был — Волдеморт в затылке застрял.

Тишина, последовавшая за этим заявлением, была одной из самых оглушительных, которую Гарри когдалибо доводилось слышать. А затем…

— Думаю, еще одна неделя взысканий пойдет вам на пользу, мистер Поттер, — вкрадчиво произнесла Амбридж.

Разрезы на руке у Гарри только успели зажить, но на следующее утро уже вновь кровоточили. Вечером, во время взыскания, Гарри не жаловался: он твердо решил не доставлять Амбридж такого удовольствия. Вновь и вновь он писал «Я не должен врать» и, хотя с каждой строчкой рана становилась все глубже, с губ его не сорвалось ни звука.