Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918) - Николай Степанович Гумилев

С. 596). Отталкиваясь от этого комментария М. Д. Эльзона, Н. А. Богомолов называет в качестве возможного источника ст-ния «Балладу о дамах былых времен» Ф. Вийона (Соч I. С. 558).

18

Невский альманах жертвам войны. Вып. 1. Пг., 1915, с вар., Война в русской поэзии. Пг., 1915, Колчан.

Колч 1923, ИС 1946, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989, Душа любви, Бог и человек в русской классической поэзии XVIII–XX веков. СПб., 1997.

Дат.: конец 1914 г. — начало 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 175), с учетом времени публикации и данных Е. Е. Степанова (см.: Соч II. С. 447).

Перевод на англ. яз. («The Sun of the Spirit») — SW. P. 72.

О переживаниях, ассоциирующихся у него с образом «солнца духа», Гумилев писал в «Записках кавалериста»: «Чувство страшного торжества переполняло мое сознание. Вот мы, такие голодные, измученные, замерзающие, только что выйдя из боя, едем навстречу новому бою, потому что нас принуждает к этому дух, который так же реален, как наше тело, только бесконечно сильнее его. И в такт лошадиной рыси в моем уме плясали ритмические строки:

Расцветает дух, как роза мая,

Как огонь, он разрывает тьму,

Тело, ничего не понимая,

Слепо повинуется ему.

Мне чудилось, что я чувствую душный аромат этой розы, вижу красные языки огня» (Соч II. С. 328–329; см. также комментарии на с. 447). «Четверостишию, <...> купленному столь дорогой ценой, Гумилев придавал особое значение, — писал Вяч. Вс. Иванов. — Сперва он включил его в стихотворение “Война”, позднее перенес в стихотворение “Солнце духа” <...>, где тема этого четверостишия развивается в гораздо более широком космическом и философском плане, без того приурочения к конкретному военному опыту, религиозное осмысление которого составляло суть первого стихотворения» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка (Поэтический мир Н. С. Гумилева) // Ст ПРП. С. 17). Ст-ние было прочитано в «Бродячей собаке» (см.: Ю. В-н (Волин Ю. С.) Вечер поэтов в «Бродячей собаке» // Петроградский курьер. 1915. 29 января) и вызвало восторг у тамошней публики. «Н. Гумилев первый написал стихотворение, прославляющее войну. Эти чудесные стихи жалко даже видеть напечатанными. Их бы распевать под “рокот трубы побед”», — писал «по горячим следам» пережитого Г. В. Иванов (Иванов Г. В. Военные стихи // Аполлон. 1915. № 4–5. С. 83). После Октябрьской революции оценка изменилась кардинально. «Об империалистической войне он писал восторженно и в то же время рассудочно, почти цинично, — он на весах измерял колбами “кровь лиловую немцев, голубую кровь французов и славянскую алую кровь”, он сравнивал “ура” бросаемых на убой солдатских масс с “пеньем в трудный день окончивших жнецов”, о войне он писал так: <цит. ст. 9–12>». (Селивановский А. П. Октябрь и дореволюционные поэтические школы // Очерки по истории русской советской поэзии. М., 1936. Цит. по: Селивановский А. В литературных боях. М., 1963. С. 362). И после Великой Отечественной войны отношение к патриотизму Гумилева не изменилось: «Многие былые символисты еще до войны вместе с акмеистами начали прославлять царскую Россию как “земной рай”. Теперь они вместе с акмеистами стали в первые ряды ура-патриотов, превозносящих “святой” образ царской России. Вождь акмеистов Н. Гумилев быстро сменил конквистадорские доспехи на оружие и обмундирование добровольца. В войне Гумилев увидел осуществление своих давнишних идеалов. Война всегда была его желанной стихией. Недаром он высказывает удивление, как это “могли мы прежде жить в покое и не ждать ни радости, ни бед”» (Волков А. А. Поэзия буржуазного упадка // История русской литературы. Т. X. М.; Л., 1954. С. 444).

Во второй половине столетия ст-ние анализировалось и более подробно, и более масштабно. «...К так называемым военным стихам Гумилева нельзя подойти упрощенно и отмести их в сторону. Прежде всего они художественно ценны. А затем, и это главное, несмотря на их несомненную “бытовую” порочность (едва ли участники последних мировых побоищ считали их “военными забавами” и “прекраснейшими из войн”...), есть все же зерно какой-то высшей, сложной, конечно, правды. Стихи эти отнюдь не простые патриотические мечты о величии и славе России <...> В них поэт говорит о “солнце духа”, с которого “снимут люди золотые, зрелые плоды”. Михаил Архистратиг <...> осеняет эти стихи не просто как некая декоративная фигура. В нем — обещание торжества небесного воинства над демоническими силами земли вообще. И, вникнув в духовную целеустремленность этих стихов, автора их ощущаешь уже не как наймита-кондотьера или патриотически-экзальтированного вольноопределяющегося, а как некоего участника небесного воинства...» (Кленовский Д. Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века // Грани. № 20, 1953. С. 132–133). Э. Русинко рассматривает ст-ние как яркий пример риторического упоения Гумилева. Ст-ние восславляет воинов, ободренных и воодушевленных «солнцем духа». Его основная идея — типичная для патриотического увлечения, порожденного ситуацией, и нет сомнения, что чувство — подлинное. И все же Гумилев выступает не как индивидуальность, тронутая интенсивностью эмоций, а как оратор, стремящийся воодушевить коллективного адресата благородным рвением. Оно написано с точки зрения риторического «мы», мощным декламаторским тоном. И хотя можно сомневаться в том, хотел ли Гумилев тут передать «внутренний голос души»... далеко не понятно, удалось ли ст-ние даже в плане риторики. Гумилев эксплуатирует риторические фигуры в ущерб структуре и развитию идей. Нет центрального сознания или средоточия (образ «Солнца духа» недостаточно разработан для того, чтобы придать ст-нию концептуальное единство, нет четко выраженной линии мысли) (см.: Rusinko E. The Theme of War in the Works of Gumilev // Slavic and East European Journal. 1977. Vol. 21. No. 2. P. 205–206).

«“Солнце духа” через использование растительной образности... связывается со ст-нием 1914 г. “Война”, где Гумилевым предельно развернуто архаическое метафорическое уподобление военных действий работе земледельцев <...>, что, в свою очередь, перекликается с одним из немногих “провоенных” ст-ний Мандельштама: “В белом раю лежит богатырь: / Пахарь войны, пожилой мужик”» (Шиндин С. Г. Мандельштам и Гумилев: о некоторых аспектах темы // Гумилев и русский