Возрождение полевых цветов - Микалеа Смелтцер

нравится жгучий оранжевый. Это только фон, а потом я приглашу кого-нибудь нарисовать фреску с цветами в стиле ретро. Многие пекарни выбирают пастельные тона, и в этом нет ничего плохого, но я хотела пойти по другому пути. Создать что-то необычное, причудливое. Что-то свое.

– Да, очень. С цветами будет выглядеть великолепно.

Я пью колу и осматриваю преображенное пространство. Джен уже приходила меня поздравить. Пройдет еще некоторое время, прежде чем мы откроемся, но главное – мне нравится то, что я делаю, и я думаю, что мама мной бы гордилась. Она бы радовалась, что это помещение продолжает существовать, что оно обрело новую жизнь. Я даже сохранила некоторые винтажные предметы для декора стен и зеленый диван семидесятых, который будет стоять под широким окном в передней части магазина.

Мы с Тайером дружно работаем, в основном в тишине, поскольку так больше успеваем, и наносим на стену второй слой. Для нас это огромный прогресс.

– Ты сделала домашнее задание? – спрашиваю я Сэду, просовывая к ней голову.

– Да. Почти.

– Что значит почти?

– Несколько вопросов я не поняла, вы мне поможете дома. Ты была занята, и я не хотела тебя отвлекать.

– Милая, я же сказала, что если понадобится помощь – зови.

– Я помню. – Она взваливает на плечи рюкзак. – Но я хотела, чтобы ты красила, чтобы ты поскорее открыла этот магазинчик, и я ела кексы в любое время, когда захочу.

Я вздыхаю от удовольствия.

– Логично.

– У тебя краска на носу. – Она проходит в центральное помещение.

Мой ребенок не дает мне расслабиться. Ни на мгновение. Сэда садится в фургон Тайера, и я проверяю, надежно ли она пристегнута, после чего сажусь сама.

– Дамы, я хочу вас кое-куда отвезти, прежде чем мы поедем домой.

– Куда же? – спрашиваю я, когда он отъезжает от обочины.

– Увидишь.

Через несколько минут мы останавливаемся у кладбища. Я бросаю на него вопросительный взгляд, но он лишь машет рукой и жестом показывает, чтобы мы следовали за ним.

– Мы навещаем бабушку и брата?

– Да. – Тайер берет Сэду за руку.

– Но мы пришли без цветов. – Она хмурится, расстроенная этим фактом. – Подождите.

Она вырывает у Тайера руку, бежит на поле и собирает букет полевых цветов. Они сухие и хрупкие и уже тронуты первыми морозцами, но она улыбается им так, словно они самое прекрасное, что она когда-либо видела.

Она бегом возвращается к нам и берет каждого из нас за руку, умудряясь каким-то образом удержать и букет. Тайер смотрит на нее, потом на меня, и я чувствую, что он думает о том же, о чем и я. Что несмотря на выпавшие на нашу долю трагедии наша жизнь прекрасна и полна любви. И даже если кто-то решит, что мы крайне невезучие, я с этим поспорю. Мы вышли на другой уровень, счастливые и цельные, хотя у нас был и печальный опыт. Жизнь испытывала нас самым жестоким образом, но мы оба до сих пор здесь. Мы улыбаемся. Мы процветаем. Это и есть истинная проверка – умение человека замечать красоту в простых вещах.

В полевых цветах, которые распускаются и цветут. В пчелах, которые опыляют растения. В шуме ветра, в шелесте листьев. Вот что важно. И важны мы.

Могила моей мамы не рядом с Форрестом, но все-таки неподалеку, и когда мы приближаемся, я замечаю что-то новое.

– Что это?

– Это скамейка, мам, – говорит Сэда, в недоумении от того, что я не знаю, как называется этот предмет.

Она отпускает наши руки и бежит к могиле брата.

– Руководство кладбища установило скамейку? – спрашиваю я, заглядывая в его карие глаза.

Он качает головой и глубже натягивает на уши шапку.

– Нет.

– Тогда что? Как? Я не понимаю.

Мы подходим ближе, и я разглядываю детали. На скамье вырезано имя моей мамы. И имя Форреста. Я зажимаю рот рукой, слезы застилают глаза. Как он мог заставить меня плакать?

– Это сделал я, – мягко произносит Тайер. – Мы здесь часто бываем, и я поговорил со смотрителем. Я купил пустующий участок между их могилами, так что теперь мы можем сидеть здесь, рядом с ними обоими.

– Ты купил целый участок лишь для того, чтобы поставить на нем скамейку? – ошалело спрашиваю я, удивленно округлив глаза.

– Да.

Одно слово. Такое простое. Но оно многое говорит о том, что за человек мой Тайер. Он соорудил в своем подвале целый спортзал, а теперь купил целый участок только для того, чтобы поставить скамейку, на которой мы могли бы сидеть всей семьей.

– Ты… ты удивительный. – Я обхватываю его за шею. Он подхватывает меня и зарывается лицом в ложбинку на моей шее.

– На самом деле нет.

– Еще как да! – Я сжимаю ладонями его лицо. – Ты совершаешь эти поступки по доброте душевной. Потому что ты этого хочешь. И пусть ты не ждешь похвалы, но ты ее заслуживаешь.

Этот человек заслуживает всего, и я надеюсь, что я смогу ему это дать. Мы садимся на скамью. Я закрываю глаза и опускаю голову на его плечо. Я чувствую умиротворение. Несмотря на хаос и суматоху нашей жизни, на взлеты и падения и все, что выпадало на нашем пути вплоть до этого момента, я чувствую странную благодарность. Благодарность за то, что мы здесь, что мы вместе и что неудачи нас не сломили.

Взявшись за руки, мы сидим на закате, наблюдая, как Сэда разговаривает с бабушкой и братом, как дарит им цветы.

Я вспоминаю слова Тайера о том, как однажды мы будем сидеть на качелях на крыльце и смотреть, как бегают по двору наши внуки. И улыбаюсь.

Глава пятьдесят первая

Салем

Странное дело – принимать родных Тайера на День благодарения. Лейта я знаю, пусть не очень хорошо, но достаточно, а вот их родителей я не знаю совсем. Мы еженедельно общаемся с ними по FaceTime с тех пор, как Тайер сообщил им о наших отношениях, о нашем прошлом и о Сэде, но повод для знакомства довольно неловкий, и я боюсь, что не понравлюсь им. Шесть лет я скрывала от них внучку и пойму, если они отнесутся ко мне враждебно. Но когда подъезжает автомобиль с Лейтом за рулем (он вез их от самого их дома во Флориде), мама Тайера поспешно выходит из машины и обнимает меня. От нее пахнет фрезией, и ее объятия очень уютные и домашние.

– Элейн, – говорю я и крепко обнимаю ее в ответ, – как же я рада тебя видеть!

Она слегка