Хищники - Анатолий Безуглов

Геннадий Пясецкий, выросший в музыкальной семье, с детства увлеченный одной страстью – музыкой, отгороженный, казалось бы, навсегда от будничных бурь и мелких неурядиц, вдруг становится убийцей с целью грабежа…

Не укладывалось в голове.

Неожиданная страсть к алкоголю, попытка самоубийства – все это указывало, что с психикой Пясецкого действительно были нелады. А вот что он делал эти два с половиной года, какими путями шла его жизнь, почему он оказался в такой дали от Москвы и чем занимался это время, оставалось тайной, ведомой только ему. А может быть, уже и неведомой…

Ольга Арчиловна нашла поликлинику, в которой лечился Пясецкий-старший.

Разыскали карточку Геннадия Вавиловича Пясецкого. Последнюю запись в историю его болезни делал психиатр. Но он принимал только на следующий день, и Дагурова попросила расшифровать мудреные латинские термины главврача.

Диагноз гласил: синдром астенического психопатизма на почве алкогольного параноида. Как объяснил главврач, у Пясецкого развивалось разрушение психики, что сопровождалось слабостью воли, чувством собственной неполноценности, чрезвычайной уязвленности и ранимости.

На вопрос следователя, можно ли было предотвратить ухудшение состояния, врач ответил, что, если бы больной перестал пить и прошел курс стационарного лечения, положительный исход был вполне возможен. Но это при строгом режиме и постоянном наблюдении докторов…

«Какой там режим,– думала Дагурова, выйдя из поликлиники, где она взяла выписку из истории болезни Пясецкого.– Флейта попал в условия, которые как нельзя лучше способствовали развитию болезни… И не доктора наблюдали за ним, а такие «целители», как Бугор-Толстоухов… Бродяжничество и доконало этого несчастного человека. Плюс ко всему – погиб прекрасный музыкант»

Теперь уже у Ольги Арчиловны не было сомнений, что Флейта болен. Ни о какой симуляции не могло быть и речи. Более того, к его психическому заболеванию прибавились и другие недуги, в том числе паркинсонизм.

В таком случае судебные психиатры и суд скорее всего признают его невменяемым. А раз так – приговора не будет. Подобных больных суд не наказывает, а направляет на принудительное лечение. Даже если Пясецкий-старший – убийца.

«Неужели конец всем моим сомнениям и поискам?– подумала Ольга Арчиловна.– Но для чего тогда я провожу эксперимент с Мариной Гай? – спрашивала себя Ольга Арчиловна.– Зачем теперь встречаться с Жигайловым?»

Формальная житейская логика требовала отбросить уже ненужные действия и суету. Формальная логика… Но есть еще логика следователя, судьи, прокурора… Она не допускала уверенности в правильности своих выводов на девяносто и даже на девяносто девять процентов, как это возможно в лаборатории ученого – химика, физика, юриста. А следователь-практик должен установить стопроцентную истину. Не меньше и не больше. И никаких сомнений. Никаких допусков. Да, такая работа. А уверена ли Дагурова в том, что к убийству Авдонина непричастны и Марина Гай, и Жан из Парижа, и Аделина… Нет. Значит, надо развязывать все узелки…

Дагурова решительно направилась к метро. По сведениям, которые добыл на БАМе капитан Резвых, Жан из Парижа должен был остановиться в Москве у родителей своего друга по стройке и клубу «любомудров» Бориса Рогова.

Зеленоград километрах в двадцати пяти от Москвы, хотя и считается ее районом. Телефона у Роговых не было. И Дагурова не знала, застанет кого-нибудь дома или нет.

Роговы жили в двенадцатиэтажном, из красного кирпича доме. Открыла девушка лет шестнадцати, с толстой светло-русой косой и живыми карими глазами.

Когда Ольга Арчиловна сказала, что приехала с Дальнего Востока, Наташа (так звали сестру Бориса Рогова) радостно потащила ее в свою комнату, увешанную фотографиями известной русской балерины начала века Анны Павловой. Ольга Арчиловна решила пока не говорить о цели своего приезда и о том, что она следователь, просто сказала: нужно встретиться с Иваном Жигайловым.

– Он должен был уже вернуться из Москвы, но почему-то задержался,– посмотрела на часы Наташа.– Вы его обязательно дождитесь. Ваня так обрадуется, увидев своих,– беспокоилась девушка.– Сейчас бабушка из магазина придет, кофе попьем…

От кофе Ольга Арчиловна отказалась. А от сердца отлегло: значит, Жан из Парижа еще в Москве.

Наташа забросала ее вопросами. Была ли Дагурова на БАМе, какая там сейчас погода, что надо брать с собой из одежды, если поехать туда…

– Это куда же ты собралась, егоза? – заглянула в комнату пожилая женщина с полным добрым лицом.

Они и не заметили, как пришла бабушка.

– Бабуля, и Ольга Арчиловна с БАМа! – радостно представила гостью Наташа.

– Не с самого БАМа,– оправдывалась Ольга Арчиловна.– Рядом. А совсем недавно мой хороший знакомый виделся с вашим внуком…

– С Боренькой? – в свою очередь, обрадовалась женщина.– Ну, расскажите, расскажите, как они там? А то Ивана послушать, так у них там лучше не придумаешь. А ведь это как-никак Дальний Восток.

Ольгу Арчиловну уговорили попить кофе. Стол накрыли по-семейному, на кухне. Дагурова постаралась припомнить все, что рассказывал о посещении стройки Арсений Николаевич. И о том, что ребята трудятся на славу, и что попалась трудная проходка: природа щедра на сюрпризы. Не забыла упомянуть, что Борис с товарищами обещали осенью приехать в гости в Шамаюн со своей самодеятельностью и рассказать о великой магистрали.

– Об этом Боренька ничего не писал,– сказала бабушка.– Это хорошо. Я очень рада, что мой внук пройдет такую школу. В жизни ой как пригодится! Сама после войны Днепрогэс восстанавливала. Недавно показывали по телевизору, так я слез не могла сдержать. Моя молодость!…

– Вот видишь,– вдруг заявила Наташа,– сама рассказывала, что там были совсем девчонки по четырнадцать лет! А меня к Борису не отпускаете!

– Родненькая ты моя,– ласково взглянула на нее бабушка.– То ведь после войны. Рук не хватало. Отцов да матерей войны покосила… А тебе школу кончать надо.

– И закончу,– упрямо сказала девушка.– А на следующий год все равно уеду. Что хотите делайте, не удержите… Получу комсомольскую путевку – и приветик.

– Поживем – увидим,– нежно погладила ее по волосам бабушка. Повернувшись к Ольге Арчиловне, добавила: – Там какие-то «любомудрые» у Бориса на участке… Придумали же…

– А что? Боря писал, что без вступительного взноса в их клуб не принимают… У меня есть, вот…– Наташа сорвалась с места и выбежала из кухни.

– Ну как сладить с такой? – улыбнулась бабушка.

Девушка вернулась с красивым альбомом, переплетенным в красный сафьян. Страницы его заполнял текст, написанный ровным, совсем еще детским почерком, и вырезки из журналов с фотографиями все той же Анны Павловой.

– Вы представляете,– горячо сказала Наташа,– оказывается, настоящий балет в Англии пошел от нашей, русской! Анны Павловой! В Англии ее почитают – как у нас Пушкина в поэзии! Видите,– показала она снимок из журнала,– Павлова в «Лебедином озере». Она попала за границу еще до первой мировой войны. Потом переехала в Лондон и организовала балетную труппу… Ее считают самой гениальной балериной всех времен!…

– Ну, села на своего любимого конька,– шутливо пожурила внучку бабушка.

– Разве это не интересно? – допытывалась девушка у Ольги Арчиловны.

– Очень,– ответила Дагурова.– А почему ты выбрала именно Павлову?

– Такая плясунья сама была! – ответила за внучку бабушка.– Мечтала в балетное училище, да отец воспротивился. Говорит, выйдет, мол, балерина или нет – на воде вилами писано… Нужно, чтобы в руках дело было, а не в ногах.

Рассказ старшей Роговой прервал звонок в дверь.

– Вот и Ваня,– снова сорвалась Наташа и побежала открывать.

Через минуту в кухне появился широкоплечий, коренастый парень в полосатом сером костюме, со свертками в руках. Усы и бородка у него как у Д'Артаньяна. Он внимательно оглядел Дагурову.

– Вы, что ли, ждете меня?

– Да. Здравствуйте.

– Здравствуйте,– сказал Жигайлов, все еще пристально изучая Ольгу Арчиловну, возможно пытаясь вспомнить, знает он ее или нет.

– Сперва за стол. Проголодался небось,– засуетилась бабушка.

– Спасибо, я сыт,– ответил Иван, складывая покупки на стул.– Прямо из ресторана, что на Останкинской башне.

– Ох и упрямый же вы народ – бамовцы,– вздохнула старушка.

– Не без этого,– согласился с улыбкой Жан из Парижа.

Ольга Арчиловна дала понять, что у нее к Жигайлову конфиденциальный разговор. И они уединились в Наташиной комнате. Дагурова представилась – старший следователь областной прокуратуры.

– Вот вы-то мне и нужны,– мрачно обрадовался Жигайлов.– Помогите. Понимаете, уже больше недели здесь валандаюсь, перебрасывают меня из одного кабинета в другой, как футбольный мяч.