Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

– Ах да, барон! Могу ли я надеяться, что среди моего многочисленного семейства вы не позабудете бедную фрейлину?

– Вы знаете ответ на этот вопрос, мадмуазель!

* * *

Всякий раз, вспоминая свою короткую, словно зарница в небе, любовь, Ландсберг мучился, ругательски ругая себя за свою простоту и наивность. Ну как, как он мог так слепо, без оглядки поддаться своим чувствам и не подумать о жестокости и несправедливости мира, в котором приходится жить?! Он чувствовал, что от обиды и ощущения непоправимости случившегося с ним в глубине души закипает лютая злоба.

Иной раз эта злоба выплескивалась даже тут, в тюремной камере. На второй день пребывания Ландсберга в Литовском тюремном замке к нему заглянул сиделец из соседней камеры.

– Господин офицер, вы тут все скучаете? Не желаете компанию для развлечения составить? Мы тут по соседству надумали в фанты поиграть. Пять человек, народ приятный, образованный, с понятием… Знаете игру, господин офицер? На фантах прописываются имена играющих, бумажки складываются в шапку и вынимаются по одной. Тот, чье имя оглашено, выполняет желание игроков. Все время быстрее пройдет! Так как, господин офицер, не желаете присоединиться?

Ландсберг тяжело встал с табурета. Невинное предложение узника-соседа застало его как раз в минуту мучительных терзаний.

– Веселое пожелание, говорите? – прохрипел он. – Извольте, могу без фантов исполнить!

Прочная табуретка в его руках треснула и разломилась на куски.

– Господин офицер! Извините, если я как-то нечаянно задел ваши чувства…

Посетитель едва успел пригнуться, когда обломки со свистом полетели над его головой и с грохотом врезались в дверь камеры. Ландсберг, издав утробный рык, бросился на соседа – тот едва успел, взвизгнув, на четвереньках выскочить в коридор и нырнуть в свою камеру.

А Карл, остановившись в коридоре, провел по мокрому лбу дрожащей рукой, плотно прижмурил глаза и несколько раз мотнул головой, словно стряхивая нахлынувший на него морок.

Выждав, пока бешено стучащее сердце упокоится, он вылил на голову кувшин холодной воду, утерся и пошел к соседям извиняться.

Едва он появился на пороге, как сидельцы шарахнулись от дверей в дальний угол и замолкли.

– Господа, я прошу прощения за свою несдержанность – выдавил из себя Карл. – Не привык еще к этим стенам, право слово… Извините и забудьте, если можете! Я готов присоединиться к вашей игре, господа! Кто держит фанты?

Однако желающих продолжить игру не нашлось. И Ландсберг, постояв и еще несколько раз извинившись побрел к себе. Повалился на кровать и застонал, вцепившись зубами в подушку из конского волоса.

* * *

Повод, конечно, был хорош: не поблагодарить инженер-генерала за устроенную протекцию было бы свинством. Однако визит в резиденцию графа, полную вельмож и генеральских чинов, смущал Ландсберга. И, как показало дальнейшее, не напрасно.

Величественный мажордом, встретивший гвардейца, долго всматривался в скромный саперный мундир прапорщика и дважды переспросил у Карла – не посыльный ли он к его светлости из Генштаба? Положение спасла появившаяся в приемной Мария:

– Генрих, не смущай господина фон Ландсберга! Это, собственно, не только к папе. Но и ко мне!

Мажордом нехотя отступил в сторону, освобождая путь и что-то бормоча под нос. Тут же в приемной появился Тотлебен, вышедший встретить Ландсберга по-домашнему, в шлафроке.

– А-а, господин фон Ландсберг! Здравствуйте, молодой человек! Надеюсь, с моей протекцией нет никаких проблем?

– Никак нет, ваше сиятельство! Осмелился явиться, чтобы лично выразить вам бесконечную благодарность и заверить в совершеннейшем почтении!

– Да будет вам, Ландсберг! Испросив для вас вакансию на учебу в Академию, я оказал услугу не столько вам, сколько России! Ибо, надеюсь, вы сумеете проявить себя на ниве служения отечеству! Не угодно ли пройти в мой кабинет, барон?

– Папочка, барон фон Ландсберг имеет два билета в Александрийский театр. Сегодня там дают новый спектакль господина Островского. Ты отпустишь меня, папочка?

– Театр? – растерялся Тотлебен. – Но позволь, Машенька: Великий князь недавно прислал мне абонементы в ложи всех театров Петербурга! Бери любой!

– Ах, папочка, отчего не хочешь позволить барону почувствовать себя настоящим кавалером? Он уже купил билеты!

Тотлебен с сомнением поглядел на Карла. Погладил густые усы и, наконец, пожал плечами:

– Ну, коли так… Ступайте с богом. С матерью только попрощайся, егоза! А то умчишься во дворец к Ее Величеству, и снова тебя месяц не увидишь!

* * *

Распрощавшись с Ландсбергом и Марией, Тотлебен в глубокой задумчивости проследовал в свой кабинет, раскурил трубку и долго сидел в любимом кресле, погрузившись в свои мысли. Наконец, решившись, он отправился на половину своей супруги.

У Викторины Тотлебен, дочери гессенского генерального консула в Петербурге, был мужской решительный характер. Правда, на людях и особенно в присутствии детей она никогда не проявляла его. И только оставаясь с супругом наедине, мадам Тотлебен позволяла себе не стесняться в оценках, а порой и выражениях.

Выслушав поток традиционных жалоб супруги на здоровье и сырой климат Санкт-Петербурга, граф решился изложить мучивший его вопрос. Мадам, мгновенно перестав переставлять на столике многочисленные флакончики и баночки с порошками и пилюлями, не спускала с лица супруга внимательного осуждающего взора. И когда Тотлебен, наконец, замолк, Викторина покачала головой:

– Мужчины, будь они недорослями или фельдмаршалами, все на одну колодку, мой дорогой! Ты наделал глупостей, а когда осознал это, тут же кинулся к своей супруге за советом. И перекладываешь на меня все трудные решения. Несколько месяцев тому назад молодой сапер произвел на тебя сильное впечатление, и ты счел возможным оказать ему серьезную протекцию. Наверное, ты был прав – я ничего не понимаю в военных делах и готова поверить, что этот барон фон Ландсберг – будущий гений и надежда России. Пусть так! Но скажи мне, ради Бога, для чего ты оказал ему вторую милость – представил его нашей дочери? Мало того: ты отдал этому молодцу пригласительный билет на другой бал и настоял, чтобы наша Мария записала на барона целых три танца!

– Но, майн либе…

– Помолчи, Эдуард! Раз уж ты догадался прийти ко мне за советом, изволь слушать! Знаешь ли ты, что весь свет только и говорит о нашей Мари и этом нахале с погонами прапорщика?

– Ну, майн либе, это уж слишком – весь свет!

– Баронесса Геймбрук, полковница Шепелева, мадам Адлерберг, посетившие меня вчера и третьего дня, утверждают именно это! А нынче ты позволил выскочке-барону явиться в наш дом и увезти Марию в театр! Я не удивлюсь, Эдуард, если в свой следующий визит к нам Ландсберг прихватит с собой и сватов!

– Что за глупости, Викторина!

– Эдуард, нашей