Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

иностранные языки употребляют – ну, это для нас семечки, ваше высокопревосходительство! Единственная закавыка – время, время! А то и шифр какой отправитель запустит – ну эти письма у нас отдельной строкой идут, здесь время на расшифровку до двух суток дается.

– И вы что же тут – все письма вскрываете и читаете? Все три сотни штук из каждого мешка? – недоверчиво спросил Путилин.

– Нет, конечно, ваше высокопревосходительство! Это же немыслимо! Перво-наперво вся корреспонденция просматривается снаружи по картотеке-с, так сказать. То есть у нас имеется тайная картотека персон, доверием престола не пользующихся. Все письма от них и к ним подлежат обязательной перлюстрации. Это у нас называется «алфавитом». Подобной корреспонденции приходится вскрывать до двухсот писем в день. В данном мешке таковых писем было сорок три.

– Подумать только!

– А вот остальная почта осматривается методом случайного выбора, – продолжал Марковский. – Только это так говорится – «случайный». А на самом-то деле какое попало письмо вскрывать ни к чему.

Чиновник взял из стоящей на соседнем столе корзины несколько конвертов и разложил их перед Путилиным наподобие карточного пасьянса.

– Вот, извольте поглядеть, ваше высокопревосходительство! Мною взяты случайно несколько писем после проверки всей почты по «алфавиту». Проверяется соответствие адресатов и отправителей, соответствие почерка, способы запечатывания и заклеивания. Иные господа нарочно конверты с ошибками надписывают – внушают тем самым мысль о том, что письмо от простолюдина. Те, конечно, в сторону. Иные корреспонденты наоборот – стараются свою необразованность дорогими конвертами, духами да вязью позаковыристее прикрыть. Ну, это дела сердечные, нас не касаемые, мы такие письма редко трогаем. Верите ли, ваше высокопревосходительство, до того наша служба чувствительность обостряет, что иной раз с закрытыми глазами руку на конверт положишь – и уже все про корреспондента знаешь.

Заинтересовавшийся Путилин внимательно осмотрел разложенные конверты, выбрал наугад два и пододвинул их Марковскому.

– А что об этих корреспондентах сказать можете?

Марковский взял конверты, повертел их перед глазами, даже понюхал и небрежно бросил на стол.

– Вот это письмецо, адресованное женской особе, написано человеком малограмотным, но с большим самомнением и с претензиями. Скорее всего, слуга стащил у барина конверт и бумагу – пахнет дорогим сортом кельнской воды. Да запечатано пятаком, как изволите видеть. Пятаком да по синему сургучу – я вас умоляю! Конверт несколько помят, углы загибаются и слегка опачканы – письмо несколько дней носили в кармане. Отсюда к аромату кельнской воды добавлен, незаметно почти, лошадиный дух. Думаю, что кучером писано. Хотите удостовериться?

И не успел Путилин протестующе замахать руками, как Марковский быстро поднес конверт к спиртовке, накалил на огне ножик и срезал раскаленным лезвием сургучную печать, обдул склейку струйкой пара. Бегло прочитав письмо, Марковский с торжествующей улыбкой пододвинул его Путилину. Он прочел, крякнул и вернул письмецо Марковскому. А тот моментально привел его в первоначальный вид и, приладив на место сургучную нашлепку, вопросительно взглянул на посетителя.

– Будем разбирать второе письмо, ваше высокопревосходительство?

– Да нет уж, увольте! Убедили, убедили. И как все просто, господи прости!

– Не всегда так просто бывает, ваше высокопревосходительство! – вздохнул Марковский. – Нынче люди образованные пошли, всякие секреты охранительные применяют. Нашу работу усложняют-с! Возьмут, к примеру, и на клапане конверта надпись чернильными карандашом сделают. Тут уж с паром и близко не подходи – враз надпись от влаги посинеет. Знак для адресата: читали, мол, ваше письмецо! А то прошьют запечатанное письмо ниткой и узелок под сургучную печать спрячут. Тут уже срезать печать никак невозможно, если нитками того же сорта и цвета не располагаешь. Впрочем, у нас всякие есть. Или вместо обычного клея применят синдетикон, который пару не поддается. Тогда приходится извлекать письмо из заклеенного конверта иными способом.

– Это как же? – полюбопытствовал Путилин.

– А вот так, ваше высокопревосходительство!

Марковский взял со стола конверт, тонким ножиком осторожно чуть расширил оставшуюся без клея верхнюю крайнюю часть клапана. Схватил пинцет, бережно отогнул нижнюю часть подклейки. Путилин, как завороженный, глядел на распиленную вдоль деревянную спицу, которую чиновник осторожно ввел внутрь конверта так, что две длинные половинки обхватили лежащий внутри лист бумаги. Чуть сдавив конверт, Марковский начал вращать спицу, наматывая на нее письмо в трубочку. Еще мгновение – и бумажная трубочка с шорохом развернулась на столе.

– А как обратно?

Марковский, усмехнувшись, снова приладил к письму спицу, закрутил вокруг нее сложенный лист бумаги и, осторожно засунув трубочку под клапан конверта, начал медленно вращать спицу в обратную сторону. Завернувшиеся было уголки письма были распрямлены еще одной тонкой спицей. Еще мгновение – и Марковский подал Путилину письмо, принявшее прежний облик.

– Да вы, Всеволод Иванович, прямо маг и кудесник! – искренне восхитился Путилин, осматривая конверт со всех сторон. – Надо же – никаких следов! И что, у вас все так умеют, господин Марковский?

– Все, ваше высокопревосходительство! Все, драгоценнейший Иван Дмитриевич, если позволите. Это же пустяковый случай! Есть, конечно, у нас и своя специализация. Кто-то лучше с любым шифров справляется, кто-то с печатями. Хитростей люди придумали много, смею уверить – но и мы тут не лыком шиты!

– Очень, очень впечатляюще! И как скоро!

– А что делать? – вздохнул Марковский. – Людей у нас – раз, два и обчелся, отбор строжайший. Но каким бы ни был этот отбор, люди-то живые. Кто заболел, кто дочку замуж выдает, кто Христом-богом недельку на отдых выпросит – годами ведь без отпусков, некогда все! А народ пишет! И вольтерьянцы, смею утверждать, плодятся. Пишут, с-собаки! И как пишут-с! Бог с ними, если математический шифр применяется – наш Казимир Палыч такие в момент расщелкивает как орехи. А вот как начнут эзопов язык использовать – только держись. Вот и то письмецо, – Марковский стыдливо глянул на собеседника. – Ну из-за которого сыр-бор с покражей и убийством загорелся… Ведь я домой, грешник, взял его оттого, что на службе два дня бился без толку. А дома, в домашней обстановке, случается, осеняет.

Марковский замолчал, нервно перебирая пальцами бумаги на столе и быстро поглядывая на Путилина.

– Ваше высокопревосходительство, Иван Дмитриевич! Благодетель вы мой – не томите! Сердцем ведь чую – не за тем пришли. Что-то случилось? Утечка какая произошла насчет меня?… Насчет моего сердечного друга?…

Путилин помедлил: сейчас, когда настала пора перейти к делу, ради которого он пришел в «черный кабинет», наступил решающий момент. Если Марковский заартачится, начальник Сыскной столичной полиции попадет в очень трудное положение. Заставить Марковского выполнить приказание он просто не мог, не имел права: тот подчинялся только трем уже упомянутым лицам в империи – Почт-Директору, министру внутренних дел и лично государю. Путилину мог дорого обойтись и сам визит сюда: неизвестно, как министр Маков отнесется к проникновению нахального начальника Сыска в строжайшую тайну