Первые шаги - Татьяна Назарова

— Мы требуем действительной неприкосновенности личности…

Скоро вся четырехтысячная колонна грозно повторяла:

— Требуем действительной неприкосновенности личности…

Плюхин, сидевший в своем кабинете, явно нервничал. Что, собственно, он может сделать? Требуют то, что написано в царском манифесте, и хотя данные обещания несомненно не будут выполнены, но нельзя же сейчас об этом им сказать. Вызвав своего помощника, полицмейстер приказал ему:

— Выйдите через двор и немедленно предложите Маслакову организовать демонстрацию членов Союза Михаила Архангела с царским портретом. Пусть встретят этих у вокзала. Без подталкивания никогда сам не догадается, — брезгливым тоном добавил он, прислушиваясь к гулу, становившемуся с каждой минутой громче и грознее.

Выждав несколько минут после ухода помощника, Плюхин обдернул мундир и вышел на парадное крыльцо. Колонка смолкла.

— Что вы хотите, господа, от управления полиции? — громко спросил полицмейстер, заложив пальцы левой руки за отворот мундира.

— Полиция лишила свободы пятнадцать железнодорожных рабочих только за то, что они вместе с нами хотели улучшить свое положение, — раздался молодой голос из задних рядов.

Говорил Шохин, но полицмейстер не мог его разглядеть, так как несколько молчаливых рабочих стояли плотной стеной перед говорящим: так было условлено заранее.

— Рассмотрение дела закончено сегодня, и завтра их уже не будет в полиции, господа, — ответил полицмейстер.

— Вы точно выполните ваше обещание? — спросил тот же голос.

— Для всех нас манифест его императорского величества закон, — высокомерно ответил Плюхин, повернулся и ушел в здание.

Колонна двинулась по проспекту. Все так же присоединялись одиночки, но вдруг многие начали отставать. Когда демонстрация, возвращаясь, дошла до городского сада, число демонстрантов уменьшилось вдвое. Антоныч уловил сзади шепот: «Черносотенцы нападут на демонстрантов…» — и сразу понял, почему столько отсеялось по пути. Подозвав Хатиза Сутюшева, слесарь предложил ему свернуть с городскими рабочими и молодежью к меновому двору, а железнодорожников предупредил, чтобы не поддавались на провокацию, не вступали в драку и возле вокзала немедленно разошлись по домам.

Черносотенцев железнодорожники увидели, повернув к вокзалу. Это были самые подонки городского населения. Они несли портрет Николая Второго и нестройно ревели: «Боже, царя храни!» Впереди шел огромный, растрепанный Егор Маслаков, известный в Петропавловске драчун и пьяница, за ним — два его компаньона. Все трое занимались подрядами и жестоко грабили городских возчиков и грузчиков.

Маслаков вел своих головорезов так, чтобы столкнуться с железнодорожниками.

— Сверните направо, по другую сторону сквера, и расходитесь по домам, — скомандовал Антоныч, пробираясь в передние ряды.

— Шапки долой перед портретом его царского величества! — заревел Маслаков.

— Иди ты к дьяволу со своей черной сотней! — послышались голоса рабочих.

— А, ты так! — размахивая кулаками, заорал «полицейский архангел».

Его оттолкнули. Начиналась драка. Несколько городовых стояли у вокзала и равнодушно смотрели на происходящее.

— Товарищи, защищайтесь, отходя! Не поддавайтесь провокаторам! — кричал Алексей.

Железнодорожники, выставив заслоны из наиболее сильных, быстро уходили в разные стороны.

Неожиданно прогремел выстрел. Пуля пронзила портрет царя.

— Бунтовщики! Стреляют в портрет государя-императора! — завопил Маслаков.

Полицейские кинулись на его крик. Но железнодорожников уже не было. Выстрелил кто-то из черносотенцев.

— Дурачье! Ничего толком не могут сделать. Арестовать, конечно, кое-кого можно, но попробуй докажи! — ворчал Плюхин, выслушивая Маслакова. — Надо было избить несколько человек и потом сунуть кому-нибудь пистолет…

Маслаков чесал кудлатую голову. Уж очень они скоро все ушли, да и кулаки у некоторых из них покрепче его — слесари, кузнецы…

…Двенадцать железнодорожников пришли в депо на следующий день к обеду. Белоконь, забежав в слесарный цех, торжествующе закричал.

— Ну, что скажешь? Манифест-то правдой оказался…

— А где еще трое? — мрачно спросил Федулов.

Белоконь растерянно оглянулся: и верно, троих нет.

— Их тоже освободили, — сказал токарь Иванченков.

Но его перебил высокий рябой рабочий:

— Освободили, да не отпустили. В ссылку, в Вологду, отправляют сегодня.

Иванчиков густо покраснел. Обычно молчаливый токарь после пятидневного пребывания в арестантской почувствовал потребность общения, захотел говорить так же свободно, как и другие. Последние два дня его держали в одиночке и вывели к товарищам, когда те стояли во дворе. Там он увидел Григория, Федота и Семина, но говорить с ними не пришлось, потому что его выгнал полицейский. Считая всех освобожденными, Иванчиков быстро побежал домой, чтобы успокоить жену, а потом кинулся в депо. Услышав неожиданно, что тех ребят гонят в ссылку, токарь смутился.

Трое рабочих сразу же побежали к семьям ссыльных — надо помочь им увидеть на прощание близких. Другие кинулись подготовить необходимое на дорогу для товарищей.

— Видел, как господин полицмейстер нас вчера обманул? — говорил расстроенный Федулов Белоконю. — Их действительно не будет в полиции сегодня. Без суда и следствия гонят сразу же в ссылку.

— Д-да! — протянул Белоконь растерянно.

Катя Потапова со своими сыновьями, Мухина и Семина в сопровождении товарищей прибежали к полиции, когда там уже стояла подвода для отправки ссыльных на вокзал.

— Ваше благородие, дайте нам проститься со своими кормильцами и проводить их. В таком и убийцам не отказывают, — смело говорила Катя, ворвавшись в кабинет Плюхина.

— Ваши мужья — государственные преступники, это похуже убийства. А впрочем, разрешите поговорить им со ссыльными, и пусть проводят, — обернулся он помощнику, желая, чтобы о его гуманности знали в городе. — Бедные женщины не виновны…

— Ну, богатыри, помогайте матери, пока я вернусь! — весело наказывал Григорий своим сынкам, но глаза его были полны тоски.

Катя изо всех сил крепилась, чтобы не заплакать. Она гладила мужа по плечу, разбирала дрожащими пальцами его русые кудри. Увидятся ли они еще когда?

— Тебе, Катя, будут помогать товарищи, а ты — им. Верно?

И Катя взглядом подтвердила, что верно, вместе или врозь, но она всегда будет идти с ним по одной дороге.

Пелагея Мухина, пригорюнившись, молча стояла возле мужа: с троими ведь остается, как их воспитать без отца? Уже четвертый десяток к концу идет… Но она не упрекала мужа: добра хотел себе и всем.

— Полюшка, не горюй! Товарищи не оставят. А потом я стану помогать. Найдется, поди, и там работа, — шептал Федот жене. — Ты ребят-то на вокзал приведи, охота взглянуть на них…

Семин, еще молодой парень, обняв жену, стоял и молчал. Не ждал он, что, едва начав жить вместе, им придется расстаться. Жена беззвучно плакала. Слезы капали, она их не вытирала.

— Свидание кончилось, — сказал полицейский, подходя ближе. Ему впервые пришлось отправлять арестованных, разрывать семьи, и у него кошки скребли па сердце. В чем вина этих ребят, он не понимал. — Поскорей поезжайте на вокзал, там еще поговорите. Я не буду мешать, — шепнул он, проходя мимо Григория.

— Слыхали? Быстрей ступайте на вокзал, — сказал Григорий женщинам.

Послышались всхлипывания, поцелуи, и посетители кинулись из двора полиции. Наконец и подвода двинулась.

— Мы, ваше благородие, пешечком пройдем, посмотрим на родной город, — может, долго не увидим. Наш поезд не скоро пойдет, — попросил Григорий.

Городовой кивнул головой — Плюхин не узнает.

Железнодорожники приготовились к проводам своих товарищей. По одному просочились они на перрон, охраняемый отрядом полицейских. Там же были и семьи высылаемых. Проводнику вагона передали для ссыльных вещи, продукты, деньги, письмо. Это был первый случай, что из Петропавловска, города, избранного царским правительством для ссылки революционеров, высылали политических.

Когда на вокзал под конвоем прибыли трое железнодорожников, волнение рабочих усилилось. Полиция пыталась удалить их от поезда, но они разбегались по путям и вновь собирались у вагона. Григорий, Федот и Семин глядели на провожающих через стекло. Спокойнее других держал себя Потапов, хотя и его глаза с трудом отрывались от жены и детей, стоящих на перроне. Когда поезд тронулся, он закричал:

— Мы вернемся, товарищи!

А на следующий день администрация преподнесла рабочим депо новый сюрприз — за исключением Иванчикова, уволили всех бывших арестованных.

— Интересно, почему такое предпочтение оказано токарю Иванчикову? — спросил Федулова Алексей.