Первые шаги - Татьяна Назарова

— Ты что, Наташа? — взволнованно спрашивал Аким. Никогда еще жена так не плакала.

— Без тебя больно скучать буду, — прошептала Наталья.

— Не плачь? Уж таких те гостинцев привезу! — целуя жену, говорил Аким.

Мурашев издали хмуро наблюдал эту сцену и, не выдержав, закричал:

— С богом, трогай!

Аким оторвался от жены и поехал вокруг стада. Наталья, сжав руки, с отчаянием смотрела ему вслед.

— Мамынька! Пойдем к нашим. Чего тебе скучать-то одной! — говорила ласково Аксюта свекрови, собираясь к своим.

Аксюта и в самом деле не сердилась на свекровь. Сбили старуху с толку, она и наговорила бог знает что. Теперь они с Кириллом старались не оставлять мать одну. Коль что, так отводили ее к Прасковье. Той никогда не надоедало разговаривать со свахой, да с ней и молчать можно было. Евдоха сама любила поговорить, а слушать ее не обязательно: она ведь быстро забывала сказанное, невпопад с ней не влетишь! Когда к Карповым собирались мужики поговорить о секретном, тогда Прасковья сама шла к свахе.

Аксюта часто сидела в одном платочке, повязанном сверх уложенных венцом кос, но Евдоха на это не обращала внимания. Галька к брату не ходила, а Параська зашла лишь недели через три. Черные тени вновь появились у ней под глазами.

— Опять грызут? — с жалостью спросила Аксюта.

Параська безнадежно махнула рукой.

— Черти всегда чертями останутся, — сказала она с горечью.

А когда Аксюта пошла провожать ее до ворот, Параська шепотом предупредила:

— Этого Борьку берегитесь. Больно ласково и долго с ним свекор разговаривает. Только не гоните, привечайте, а то опять меня бить будут. Из-за него и к вам-то пустили.

Аксюта обняла и поцеловала золовку.

— Не бойсь, не узнают, — шепнула она.

…На покосе Аксюта еще работала наравне со всеми, а во время жнитва ей уже стало трудно наклоняться. Но со стороны ничего не было заметно, сказать же хотя бы матери она стеснялась.

— Ох, и раздобрела Окся замужем! — судачили молодые бабы, подруги Аксюты. — Любо-дорого смотреть!

Когда увезли последние снопы к овину, Аксюта, корчась от боли, едва до дому дошла.

— Ты, дочечка ж моя милая, что ж это ты побелела вся, как мука? — растерянно говорила Евдоха, суетясь возле снохи, свалившейся на кровать. Никогда Аксюта не хворала, и свекровь не знала, на что и подумать.

Неожиданно забежала Параська. Глянув на Аксюту, она провела рукой по ее животу, выдавшемуся оттого, что Аксюта лежала, запрокинувшись, на спине.

— Уж не сглазили ли, помилуй бог? — сказала Евдоха дочери.

Параська положила ноги Аксюты на кровать, подсунула ей подушку под голову, бросив матери:

— Какой там сглаз! Родит она. Давно я догадывалась, да не знала, что так близко.

Евдоха совсем растерялась.

— Вода горячая в печке есть? Ставь самовар, — приказала Параська и кинулась к Аксюте.

— Кричи, не кусай губы, — учила она. — Кончится скоро. Что ж ты молчала доси?

Аксюта не отвечала. Невыносимая боль разрывала ей все внутренности. Из прокушенной губы струилась кровь. Параська что-то делала, склонившись над ее ногами, ей было стыдно, но мука заглушала чувство стыда. Наконец, когда она подумала, что, может, уже ее смерть пришла, сразу стало легко, и сейчас же послышался детский крик.

— Мама, дай нитку! — крикнула Параська, перевязала пуповину и поднесла к глазам Аксюты красненькое, сморщенное, громко кричавшее тельце.

— Ну вот и слава богу! Поздравляю, Аксюта, с дочкой, тебя, мама, со внучкой, а у меня теперь есть племянница, — промолвила взволнованно она. — Завернуть есть во что?

Евдоха кинулась было к своему сундуку, но Аксюта, через силу пошевелив губами, прошептала:

— Все есть! Сверху в сундуке.

Евдоха достала большой сверток, и Параська выхватила из него белую пеленку, ловко завернула крошечный красный комочек, передала матери. Когда пришел Кирилл, Аксюта, вымытая, лежала на чистой постели и глядела на него бездонными глазами, светящимися счастьем и нежностью молодой матери.

Евдоха, сидя возле печки, качала внучку на руках и что-то без слов мурлыкала. Параська встала брату навстречу.

— Ну, братуха, поздравляю с дочкой! Мне спасибо скажи, что повитухой невзначай стала…

Кирилл на мгновение остолбенел, потом кинулся к жене.

— Аксюта! Да как же ты? Зачем ты снопы-то седни таскала?

Параська рассмеялась.

— Таскала до тех пор, пока дочка на волю не попросилась, — пошутила она. — Дочь-то посмотри да за свахой сбегай.

Но Кирилл не слушал ее, глядя с испугом на жену. Его обуял страх. А вдруг Аксюте худо будет?

Аксюта улыбнулась мужу.

— Дай мне дочку и ступай за мамой, — попросила она.

Кирилл неловко взял ребенка, открыл простынку, взглянул на крошечное сморщенное личико и вдруг заволновался. Их дочка! Подойдя к кровати, он положил малютку рядом с женой. Ему хотелось поцеловать Аксюту, но он стеснялся сестры.

Параська догадалась.

— Ну, поцелуй Оксю да ступай. Я дождусь сваху, — сказала она.

Кирилл поцеловал жену, повернулся к сестре и схватил ее за руки.

— Спасибо, Парася! Век не забуду, — прошептал он и выскочил из комнаты.

Вернулся он с тещей и Машей.

— Эх, дочка! Ну и скрытная ты, матери и то ничего не сказала, — укорила Прасковья, нежно целуя дочь. — Спаси Христос сваху, а то наделала бы беды. Вылитая мамынька! Ту, бывало, рассказывала сама покойница, тоже до родов не замечал никто. Уж как хотите, а внучку назовем Танюшей, в честь мамыньки, прабабушки ее. Клятву я дала, что первую Татьяной назову, — говорила Прасковья, взяв ребенка у Евдохи.

— Что ж! Хорошее имя, — вперед всех ответила Евдоха. Кабы Прасковьей, так ей было бы обидно, а Танюшей можно.

— Танюшенька! Правда, Кирюша, хорошо? — спросила Аксюта.

Кирилл, широко и радостно улыбнувшись, кивнул.

— Таня, Танюша! — напевала Машенька, забрав племянницу у матери, но Евдоха сейчас же отняла внучку.

Аксюта ласково улыбнулась свекрови.

— Ну, я пошла. Поди, дома меня потеряли. Смотрите, кумой я буду, — предупредила Параська, идя к дверям.

Маленькая Танюша с первого мгновения своей жизни завоевала сердце бабушки. Были у Евдохи внуки, сыновья Гальки и Параськи, но она их почти не видела, и к ним старое сердце не привязалось. Танюшка родилась у нее на глазах, с первым криком взяла она ее на руки, и всю скрытую нежность старушка отдала внучке. Даже Аксюту она любила теперь больше, сознательнее. Евдоха стала рассудительнее, ухаживала за снохой, кричала на нее, если Аксюта хотела встать.

Когда через три дня появились гостьи с подарками к роженице, Евдоха выбрала самую нарядную распашонку, вышитую простынку и одеяльце для своей ненаглядной Танюшечки.

Галька пришла на шестой день с богатыми дарами. По своей ли охоте или по указке со стороны, но она решила помириться с братом и снохой.

— Крошечка ж ты моя! Глаза-то прямо Кирюшины! — говорила она, качая племянницу на руках.

И снохе и сватье она наговорила кучу ласковых слов, но во дворе, прощаясь с матерью, сказала:

— Замучили тебя, мама! А ты не больно трясись над ней, побереги руки-то…

Евдоха рассердилась на дочь.

— Ты что мне голову морочишь опять? — закричала она громко. — Тю на тебя! Да я только жизнь узнала, как Аксюта пришла. А Танечку никому и тронуть не дам, сама вынянчу…

— Да тише, мама! — испугалась Галька. — Коль тебе хорошо, так мне больше ничего и не надо. Девчушка славная, вся в нашу породу…

Евдоха смолкла, но раз и навсегда решила, что от Гальки Таню надо беречь — еще сглазит. Когда вечером, после ухода гостей, Кирилл спросил у матери, что ей говорила Галька, Евдоха ничего не скрыла и долго про себя бубнила, качая ребенка на руках:

— О то ж мне, злыдня!

— Ой, мама и избалует Танюшу! — говорила Аксюта мужу. — С рук не спускает.

Горячая любовь свекрови к Тане покорила Аксюту. В семье Железновых настал прочный мир.

…Не то было у Мурашевых. Сопротивление Натальи, молчаливое и мягкое, разжигало Петра Андреевича, а не отталкивало. Он считал, что только страх перед окружающими заставляет красивую сноху увертываться от него. Петр Андреевич стал груб, раздражителен с семейными, никто ему не мог угодить.

Наконец начетчик придумал как уломать упрямицу. С утра он начал ругать Демьяна за то, что будто бы долго возится тот с уборкой дальнего клина на арендованной земле. До него было верст десять.

— Сейчас поеду туда, батюшка, — ответил сын.

— Сам съезжу, — ответил отец. — Наталья, приготовь несколько кусков, попутно в аул заедем. Пора тебе привыкать к торговле с киргизцами. Акиму, да и мне времени нет, — приказал он старшей снохе, не глядя на нее.

Наталья стала белее стены. Даже Демьян заметил перемену в лице жены старшего брата и пристально посмотрел на отца.