Первые шаги - Татьяна Назарова

— До чего хороший парень! Приди к нему — все объяснит и, коль надо бумагу какую, без слова напишет. Сам платить станешь, так скажет: «Не стоит! Копейка-то тебе дорого достается», — восхищались они. — Вот тебе и ссыльный!

— А за что же его сослали к вам? — спросил Антоныч.

— Политический он. Против царя шел, — таинственно сообщил Митрофан Романов, хозяин подводы, на которой ехал слесарь.

— Да ведь они, политические-то, всегда за бедных стоят, говорили мне, — заметил Федулов и стал рассказывать про работу революционеров, как они глаза народу раскрывают, учат его свои интересы защищать, не боясь тюрьмы и петли…

Разговоры с возчиками Антоныч вел обычно при остановке на ночлег. Днями, когда подводы медленно двигались по бесконечной дороге, ему приходилось оставаться наедине со своими думами.

Давно у слесаря не было столько свободного времени, и как он ни старался заполнить долгие часы размышлениями о будущей работе, о товарищах, мысли, полные тоски об оставленной семье, овладели им. Всегда чуткий с товарищами, он охотно разговаривал с ними об их близких, но никогда не говорил про свою семью. Его боль и тоска — единственная свято оберегаемая тайна даже от самых любимых товарищей.

И себя обычно он заставлял забывать о ней. «Для революционера семья — рабочий класс», — часто говорил Антоныч. Но сейчас, глядя на ровный снежный покров степи, он вдруг ясно увидел свою Антонину, Тонечку, русоволосую, со светлыми бровками и ясным, задорным взглядом. Такой он запомнил Тоню с первой встречи на деревенской вечеринке.

День за днем проходила перед ним их жизнь в Питере. «Семь лет не видел семью», — думал он, покусывая обветренные губы. Детишки растут без него. Пожалуй, встретив на улице, не узнал бы. Митюшке одиннадцатый год, Анюте восемь. Тоня писала, что сынок уже ходит на завод, по дороге отца пошел, а Нюрочка помогает матери стирать…

Зажмурив крепко глаза, Антоныч вызвал в памяти лицо жены, каким он увидел его через решетку, прощаясь перед ссылкой. «О нас не беспокойся… В разлуке живем, а ближе стали. Поумнела я…» — говорила Тоня. Память сохранила мельчайшие подробности, даже прядку волос, выбившуюся из-под платка, которую Антонина несколько раз пыталась поправить рукой, но так и не поправила.

Гнев и обида перехватили дыхание. Забывшись, Антоныч застонал.

— Семен Гурьич, что с тобой? Не прихворнул ли? — спросил Романов, трогая его за плечо.

Возчик давно наблюдал за своим попутчиком. «Присмирел, ни разу за переезд с саней не спрыгнул. Чудно!» Подойдя к саням и увидев, что слесарь сидит с закрытыми глазами, привалившись к передку, он сначала подумал, что Семен спит.

От прикосновения руки возчика Антоныч вздрогнул, раскрыл глаза, потом соскочил с саней.

— Заснул, видно! — сказал, идя рядом с возчиком. — Во сне всякое пригрезится…

Голос его, как обычно, звучал спокойно. Только что перечувствованное отступило в глубину души. «Она ведь тоже велела помнить о главном», — вспомнил он еще раз жену, будто накладывая запор на свое глубоко личное.

На остановке, управившись с лошадьми, Федулов, сидя за столом, освещенным пятилинейной лампой, шутил с возчиками и рассказывал им о разных случаях.

Возчики за дорогу крепко подружились со своим попутчиком и наперебой приглашали его на первое время пожить у них, советовали, где лучше открыть слесарную мастерскую, как оформить…

— Ты, Семен Гурьич, беспременно сходи к этому Трифонову-то. Он тебе все разъяснит и бумагу напишет. Устроишься как следоват, а там, гляди, и хозяйку себе подыщешь. У нас работа тебе найдется. Мастерских в городе ни одной нет…

Антоныч поддакивал советчикам во всем, только в отношении женитьбы усомнился — немолод уж.

— Ничего! Вдовушку какую подберешь. У многих мужья с войны не вернулись. Конечно, с детной не стоит связываться, чужих детей кормить — штука нелегкая, — рассудительно говорил Романов.

С ним соглашались и другие.

Романов завез своего пассажира к себе домой.

— Всю дорогу робил — краше некуда! — сказал он жене.

Семья Романова немала: старуха — мать хозяина, младший братишка его, жена да пятеро детей. Низенький деревянный домишко делился на кухню и комнату. В кухне приходилось наклоняться, половина ее перекрывалась полатями, где спали младшие члены семьи. Бабушка редко когда слезала с печи, там и спала, постель брату была постлана на лежанке. В горнице стояла кровать супругов, там же постелили и Федулову.

Приезжий слесарь сразу расположил к себе хозяйку тем, что в первый же день починил все старые замки — немудрящий инструмент он привез с собой.

— Может, и дно в ведро вставите? — спросила она. — Кусочек железа у нас есть.

— Давайте и ведро, — засмеялся Федулов.

— Ну, ты, мать, и отдохнуть человеку с дороги не дашь! — проворчал хозяин.

— Да больно неловко с одним ведром на старицу ходить, — оправдывалась жена.

— Ничего, мне это недолго, — успокоил Антоныч, вставляя дно.

Наутро Романов повез сдавать груз и по пути подбросил слесаря в центр города.

— Вон в том домике живет поверенный-то. Зайди к нему, посоветуйся, Семен Гурьич! А ночевать к нам приходи, как домой. Живи пока, не помешаешь! — предложил он.

Трифонов снимал небольшую комнату у бездетной вдовы. Ход к нему был прямо из сенок. Когда Федулов зашел, Дмитрий сидел у стола перед окном и читал роман Чернышевского «Что делать?», готовясь к очередному занятию литературного кружка. Он собирался говорить о снах Веры Павловны.

На стук дверей Дмитрий оглянулся и, увидев незнакомца, встал навстречу, приветливо приглашая пройти к столу. Умное, серьезное лицо Федулова ему сразу понравилось. Тот тоже внимательно глядел на хозяина комнаты. «На Алешу походит», — подумал он и невольно вздохнул.

— Вы чем-то огорчены? Присаживайтесь. Расскажите, в чем дело. Может быть, я смогу вам помочь советом, — пригласил Трифонов, подвигая для гостя табуретку.

Слесарь, садясь, окинул взглядом комнату. Стол, кровать, несколько табуреток, на стене полка с книгами, беленькие занавески на окнах и половичок на полу — все убранство. Одежда висела возле дверей, покрытая простыней.

Составление договоров, купчих и запродажных местным купцам давало неплохой заработок, но Дмитрий берег деньги — могут всегда пригодиться для революционной работы. За квартиру и скромный стол он платил хозяйке пятнадцать рублей, этим ограничивая свои расходы.

— Вам привет от Валерьяна! — произнес Федулов, посмотрев пристально на хозяина.

Все, что он узнал о нем и его работе в Акмолинске от возчиков, располагало к доверию. Хорошо рекомендовал молодого революционера и Ружин, привезший Антонычу пароль. Большевистский комитет, получив сообщение о переходе Федулова на нелегальное положение, сразу же решил направить его в Акмолинск. Поддерживать связь с отдаленными местами Степного края при отсутствии железной дороги трудно; если же в Акмолинске будет два подпольных работника, то работа пойдет. Пользуясь «чумацким транспортом», они могут связаться со Спасским заводом и с Петропавловском.

Услышав эти слова, Дмитрий вскочил с табуретки, на которую было сел, собираясь слушать клиента. Он смотрел на Федулова потеплевшими глазами и не мог вымолвить ни слова.

— Вы не забыли его? — тихо спросил гость.

— Нет, не забыл и никогда не забуду! — вырвалось у взволнованного Дмитрия; схватив руку слесаря, он крепко сжал ее.

Они долго вполголоса разговаривали, склонясь над маленьким столом, оба взволнованные. У молодого революционера было такое ощущение, будто все это время был он один на необитаемом острове и вот появился рядом второй, и не просто человек, а старший друг. Не придется ему больше одному биться над решением сложных вопросов, так часто встающих перед ним здесь. Есть кому подсказать. Смелее можно действовать, возможна связь с друзьями. У Антоныча большой опыт конспиративной работы…

— Ну, мне надо идти. Нельзя так долго советоваться с частным поверенным, — наконец промолвил Антоныч.

Трифонов успел рассказать ему про группу молодежи, особенно много про Валю Соловьеву. В этом кружке хотел он, читая «Что делать?» и другие произведения Чернышевского, начать политическую работу. Слесарь одобрил план Дмитрия.

Федулов собирался немедленно подыскать жилье и место для слесарной мастерской, где-нибудь в районе постоялых дворов: это облегчит связь с Родионовкой и в будущем — с другими селами. Денег, переданных ему Трифоновым, хватит, чтобы приобрести небольшую избенку о собственность, что сразу поставит его в разряд людей, не вызывающих подозрения у полиции. Им будет легче встречаться.

— К тебе часто ходить нельзя, — говорил Антоныч, — за тобой следят. Ко мне же можешь запросто зайти, замок какой занести в починку, ведро, да и вообще я должен зарекомендовать себя в глазах полиции самым благонадежным хозяйчиком мастерской, буду «зашибать деньгу», а иногда и пьяненьким пройдусь.