Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не городи чепухи. Я не за наследством ехал. Мне старухин хлам не нужен.
– Хотелось бы верить, что ты чисто по-родственному – вспомнить бабу Лиду, когда она помереть успела. Так трогательно…
– Я не знал! Не пытайся уколоть меня! Я никогда не знал Лидию Грицановну Чиросвий – плохая она, или хорошая, добрая или злая, богатая или бедная. Мне без разницы!
– В Утылве богатеев нет. Но вы, чужаки, не упустите урвать кусок…
– Да есть ли эта Утылва?! Где она? И зачем я туда еду, если старуха померла? Она теперь ничего не расскажет. Все напрасно. Предчувствовал, что поездочка – пшик… Теперь Порываев торжествовать будет!
– Таинственно выражаешься. Короче, не жди радушного приема в Утылве.
***
Вторая половина поездки и, вообще, вторая половина дня (именно день, а не ночь) – 8 мая 2008 года – для Максима сложилась неплохо, особенно учитывая, с чего все закрутилось. Покидая Кортубин, волновался и составлял в уме план военной компании – как изловчиться, дабы выбраться из ситуации, которую подстроил мерзкий старикашка Порываев. То есть, как сохранить имидж начинающего политика – чистого демократа, члена Правого Блока – и одновременно внука столь одиозного дедушки. Ну, как оказаться святее Папы Римского? Максим еще не успел приступить к выполнению своего плана – даже не успел доехать до мифической Утылвы, когда подобранная на дороге чудная девица в красной юбке похоронила его планы известием, что Лидия Грицановна Чиросвий умерла. Нашла время!
И что теперь? с какого конца подойти к деликатному делу? За дорогу Максим размышлял о деде Грицане, и связанные с ним ассоциации весьма нервировали – образно дедушка пер напролом подобно танку. Ну, нельзя же так. Состояние нервов Максима ухудшили фантастические измышления Ирэн об инциденте на перекрестке – девица несла пургу о каких-то рыжих ушастых злодеях. Максим, конечно, современный человек – не опускаться же до уровня диких суеверий – но после перекрестка ехал и только думал о бандитах, что поджидали в кустах с синими цветочками и выскакивали неожиданно. Все это враки, враки!! Но что-то было в рассказе (или могло быть). Девица сильно испугалась, а места кругом пустые, открытые, далекие от цивилизации – да что угодно могло быть. А случись что, так и не найдут никого – скроет степь бренные косточки… Тьфу! Максима потянуло вовсе на грустный лад. И цель поездки исчерпалась еще до пункта назначения – до Утылвы. Действительно, ЧТО ТЕПЕРЬ?
– Что теперь тебе делать, ума не приложу, – Ирэн подтвердила правоту Максима.
– Зачем ехать к бабе Лиде, если она умерла? Возвращайся в Кортубин и забудь. Живи спокойно!
– Нет. Это поломает мои планы.
– Ах, планы! У него еще планы имеются! Наверное, на теткино наследство? Говорю же – напрасно. Если на советских вкладах что-то лежала – все сгорело, а у бабы Лиды и не лежало ничего. С наследством обломись! Но ты же не претендуешь?
– Фу-у, какая ты меркантильная. Лишь про деньги да про деньги…
– Кто о чем, а вшивый все о бане. О деньгах больше и трепетно толкует тот, кто их не имел. У тылков дензнаков не скопилось. Бедный городишко – и в советские годы не роскошествовал, а теперь тем более.
– Ясно. Ты поэтому в Европу покатила? За деньгами? или чем? или как? Хоть тушкой, хоть чучелом, а надо Дуньке в Европу!
– И че? Другие, значит, пожалуйста, езжайте, а мы в Утылве должны засесть? Толку-то сидеть у разбитого корыта! Тылки не люди? Обидно! И откуда высокомерие? смешно! Сам-то кто? ты чей холоп будешь, племянничек? Баба Лида вроде из местных аристократов Чиросвиев…
– Ладно, сморозил чушь. Не злись.
– На кого? на тебя, что ли?.. Я из дома давно уехала, в Москве пожила, поработала. Потом опять вернулась и опять уехала. По переменке.
– Дома опротивело?
– Дом – конечно, родной дом. Здесь родилась и выросла. Только мне надоедает наше доморощенное житье. Все мне чего-то хотелось – чего, сама не постигала… Уезжаю из Утылвы – и скучаю. Однако же случай в Карловых Варах – первый и единственный – так хреново еще не бывало. Это из-за бабы Лиды – муторно, горько до слез… А раньше приеду, повидаюсь с родственниками, знакомыми, потолкусь в Кашкуке, на Кляне искупаюсь, заберусь на Кашиху и полежу там – отведу время и снова тянет путешествовать. Да, я такая лягушка – путешественница… Сегодня ворпани чуть не полакомились лягушачьими лапками. Черт, черт! гурманы в итальянских рубашках…
– Ваша местная экзотика? Не пойму. И еще не пойму, почему ты бабу Лидой бабушкой называешь? Каким боком она тебе бабушка?
– Никаким. Мы – Нифонтовы.
– Тылки? Наверное, и родни у тебя целая толпа – бабки, дедки, тетки, дядьки, братья, сестры, кумовья. Не сосчитать.
– Счет давно сбился. Родители умерли, когда я еще девчонкой была. Остались мы с сестрой Ларисой. Я – младшая. С тех пор некому меня на путь наставить, вразумить – вот и путешествую. Долго на месте не могу. В крови это бродяжничество – проснулось впервые еще в моем прадеде Агапе Нифонтове – тот мальчишкой ушел из родного хутора Чагино воевать на гражданскую войну да так и не вернулся – пусть не сплетничают, про Мобутю не говорят… Я с семнадцати лет вольная птица. Лечу, куда хочу. Только не сразу уразумела, что лететь надо туда, где прокормиться можно, а то с голодухи протянешь не крылья, так ноги…
– А сестра?
– Лариска – домашняя клуша. Она обычаям следует. Успела замуж сходить и овдоветь. Сын у нее – Лешка – вот такой парень! умничка! Я, выходит – тетка, своего племянника обожаю. Но если бы Лешке вздумалось со мной поступить как ты – бросить тетку – попробовал бы! я ему живо уши оторвала бы…
– У него в ушах тоже рыжий волос? у тебя пристрастие определенного рода – или неприятие?.. Ну, не пыхай. Не везде же домостроевские порядки как у вас на хуторе. Мир изменился. Ты это заметила, путешествуя.
– Я не про мир, а про тебя! И потом – везде мир, а у нас что?
– У вас – Утылва… Дикий угол. Вы как сурки в норах! Вон на телегах ездите…
– Ты сам еще никуда не доехал,
