Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

что евреи, особенно неимущие, плохо знают русский язык; принимать евреев в общие народные школы нельзя, потому что учителям будет трудно работать одновременно с христианскими и еврейскими детьми; на еврейских детей лучше всех влияют бывшие воспитанники раввинского училища; и, наконец, закрытие еврейских школ только увеличит влияние «невежественных и фанатических меламедов». И. П. Корнилов не только высказывался за работу казенных еврейских школ, но и предлагал увеличить их число[988].

Но прошло достаточно непродолжительное время, и мнение попечителя по поводу целесообразности существования отдельных еврейских школ резко изменилось: «Казенные еврейские училища сделали свое дело: они подготовили, разработали еврейскую почву и содействовали распространению русского языка между евреями настолько, что в настоящее время еврейские дети, желающие обучаться в общих училищах, могут поступать уже прямо в эти заведения»[989]. То есть прошло всего несколько лет, и русский язык стал семейным языком евреев, если еврейские дети могут поступать прямо в общие учебные заведения, где, как известно, все предметы преподавались на русском языке. Поверить в искренность такой аргументации сложно. По-видимому, И. П. Корнилов не столько верил в успехи русского языка в еврейской среде, сколько был озабочен корпоративностью евреев, которую поддерживали, по его мнению, отдельные школы и свечной сбор, установленный для нужд еврейского образования[990].

Эта метаморфоза, кажется, была связана с тем, что попечитель разуверился в эффективности влияния бывших воспитанников раввинского училища на еврейских учеников. Способствовал этому и Я. А. Брафман[991]. Попечителя раздражало то, что, хотя виленские маскилы и поддерживали распространение русского языка в еврейской среде, но все же они не собирались полностью отказываться от своей еврейскости, то есть перейти в православие: «Чем более в народе развитых личностей, тем сильнее развивается в нем сознание и гордость национальности, тем прочнее становится его самобытность, тем менее остается надежды к слиянию с господствующим народом, силами которого создано и держится государство. И теперь уже нельзя не видеть, что ученики раввинского училища, хотя действительно способствуют распространению русского языка и общего образования между евреями, однако же, стоят при этом за еврейскую национальность и вовсе не стремятся к слиянию с русскими, напротив, их можно считать образованными еврейскими националами»[992]. Поэтому попечитель мог доверять только тем евреям, которые, подобно Я. А. Брафману, переходили в православие[993]. И. П. Корнилов и многие чиновники учебного ведомства, а также считавшийся экспертом Западного края профессор Санкт-Петербургской православной духовной академии М. О. Коялович придерживались религиозной концепции русскости, согласно которой главным атрибутом национальности считалась религия. С этой точки зрения полная ассимиляция нерусского населения могла произойти только в случае перехода в православие, хотя в случае евреев, как и поляков, и этого могло быть недостаточно, чтобы человек как формально, так и неформально относился к категории русских[994].

Значит ли это, что И. П. Корнилов решил пойти по более быстрому пути «слияния» евреев? Верил ли он в то, что евреи, видя в изучении русского языка собственный интерес (на что часто указывали местные чиновники), отдадут своих детей в общие, в том числе и начальные школы, а власти со своей стороны сделают все возможное, чтобы как можно более преуспеть в деле «обрусения» евреев? Очевидно, что ответ на этот вопрос по крайней мере неоднозначный, а скорее всего – негативный.

Прежде всего, И. П. Корнилов уже во второй половине 1864 года с одобрением отзывался о мыслях Я. А. Брафмана, который предлагал не вводить еврейского Закона Божьего в гимназии и религиозное обучение оставить в руках меламедов, потому что они «обучающие талмуду без всякой системы, во всей грубости, запутанности и неясности этого бестолкового учения, гораздо безопаснее ученых евреев»[995]. Такие мысли излагали и другие чиновники учебного ведомства: «Стоит еврейскую религию предоставить самой себе и она рухнет сама собою»[996]. Не вводя еврейский Закон Божий в общие учебные заведения, местные бюрократы, возможно, надеялись, что таким образом удастся вызвать индифферентность учащейся еврейской молодежи к иудаизму и она впоследствии перейдет в православие. Но в таком случае речь шла не столько об «исправлении» всего еврейского населения, сколько о «привилегии» для небольшой части «лиц еврейского происхождения».

Создается впечатление, что чиновники Виленского ученого округа не слишком хотели, чтобы число евреев в общих школах увеличилось. Именно в это время все чаще начали звучать предложения прекратить назначение стипендий евреям для учебы в общих учебных заведениях и направить эти средства на начальное образование[997]. Одним из мотивов такого предложения, очевидно, было убеждение, что образованные евреи после учебы в «христианских» учебных заведениях уже не имеют влияния на необразованную еврейскую среду[998]. При этом примерно с 1866 года в официальных документах все чаще высказывалась мысль о том, что власти должны заботиться о просвещении не столько евреев, сколько русских[999]. Иначе говоря, надо сделать так, чтобы русские были более образованны в сравнении с евреями[1000]. Одним из аргументов, высказанных И. П. Корниловым против равноправия евреев, была их «громадная цифра», что существенно отличало «еврейский вопрос» в западных государствах от ситуации в Российской империи[1001]. Повторяющиеся ссылки на численность евреев и необразованность русских довольно ясно подсказывали и возможные решения данной проблемы в сторону сегрегационной политики. Кроме того, «еврейский вопрос» местные чиновники начинают приравнивать к польскому[1002]. А число поляков в учебных заведениях после восстания 1863–1864 годов власти, как известно, старались сократить. Иначе говоря, в соответствии с концепцией националистической национальной политики учебные заведения должны быть предназначены в первую очередь для русских.

* * *

Некоторые меры, предпринятые местными властями Северо-Западного края в 1860-х годах, как и предложения, звучавшие в контексте решения имперскими чиновниками «еврейского вопроса» на протяжении всего «длинного XIX века», были довольно радикальными (обязательное обучение русскому языку всех еврейских мальчиков; рассуждения генерал-губернатора К. П. Кауфмана о возможности запрета идишистской печати), но более пристальное рассмотрение показывает, что для большинства местных чиновников «обрусение» евреев мыслилось в менее ассимиляторских категориях, чем в случае со многими другими недоминировавшими этническими группами Северо-Западного края. Евреи, по мнению местных властей, как преимущественно городское население и народ, всегда усваивающий «отечественный язык» обитаемой страны, были более гибкими в изучении русского языка по сравнению, например, с литовцами. Некоторые местные чиновники, можно предположить, довольно искренне надеялись, что в недалеком будущем из еврейской среды удастся сначала вытеснить польский язык, а затем заменить привычный для евреев разговорный идиш русским, а иврит так и останется «мертвым языком» по примеру латинского. Но эта политика не была направлена на тотальное и быстрое проникновение русского языка