Алая Завеса. Первый лик смерти - Роман Александрович Покровский

как человек. Понимаешь, мы тут не пойми кого на заключение или казнь не отправляем. Каждое дело досконально расследуется. Я не помню, чтобы невиновного признавали виновным. Не в моём участке и не в мою смену.

– У меня не тот случай. Скоро я и сам поверю, что виновен.

– Если ты и впрямь не виновен, – сказал Глесон. – То ни за что не сядешь в тюрьму. Сорвенгер не позволит. Он очень умный комиссар.

В этот момент вернулся Сорвенгер и более-менее чего-то стоящий разговор с Глесоном прекратился. Всё началось сначала, и начиналось ещё не раз, но к нужному результату не приводило.

Ни тот, ни другой не желали сдаваться.

Юлиан с горечью осознал, что у него опять началась новая жизнь. Слова Глесона о правосудии ничего не значили, потому что если против него придумывает улики тот, кто должен защищать, ничего не добиться.

Если судья хочет признать подсудимого виновным, двух вариантов быть не может.

Если Ривальда Скуэйн хочет чего-то добиться, она сделает это легко и в изящном стиле. Например, так, как сделала сейчас.

Всё-таки, как же хитро она победила Юлиана! Даже сейчас это заставляло только восхищаться ею.

Только вот взгляд этой коварной женщины Юлиан не забудет. Взгляд, обрекающий Юлиана на страдание. Взгляд, открыто признающий, что обманывает. Взгляд, буквально насмехающийся над Юлианом.

Когда Юлиан вернулся в своё новое жилище, обнаружил, что он не единственный поселенец в этой камере. На соседней койке уныло и обречённо лежал коротко постриженный и седой мужчина лет сорока пяти, явно скучая по тому поводу, что он оказался здесь.

– Вчера так и не познакомились, – проговорил заключённый, на что Юлиан предпочёл не реагировать.

О заключённых у Юлиана были не самые лучшие представления до этого момента, поэтому не было предпосылок для того, чтобы он вдруг передумал.

– Тебе не стоит ничего бояться, – проговорил сосед. – Можешь поговорить со мной.

Юлиан вытащил свою голову и посмотрел на соседа. Всё же выглядел он не совсем так, как должен был выглядеть уголовник по мнению Юлиана.

– За что ты оказался здесь? – спросил сосед, не дожидаясь, когда Юлиан начнёт задушевный разговор.

– Убил Грао Дюкса, – не поворачивая головы, ответил юноша. – А ещё Ровену Спаркс и Люция Карнигана.

– Похвально, – кивнул сосед, явно не веря ни одному слову. – Кто-то говорит, что в тюрьме за такое уважают.

Юлиан кивнул. Он очень не хотел общаться с заключённым. На самом деле, называть этого человека заключённым было не вполне корректным, так как пока что он, как и Юлиан, находился всего лишь в следственном изоляторе.

– А ещё через три дня я убью Ривальду Скуэйн, – после неловкой паузы сказал Юлиан. – Не знаю как, но это случится.

– О кончине Спаркс и Карниган я действительно слышал, – ответил сокамерник. – Честно говоря, мне очень жаль. Я нахожусь здесь всего две недели, поэтому знаю, какой пеленой тайн окутаны эти смерти.

– Меня действительно в этом подозревают, – сказал Юлиан, понимая, что из этих стен ничего никуда не выйдет.

– Но ты невиновен? – предположил сокамерник.

– Само собой, да.

– Здесь каждый говорит, что невиновный. На то он и следственный изолятор. Такова работа обвинителей – заставить подсудимых сознаться.

Юлиан очень хотел оказаться в одиночке и остаться наедине со своими мыслями, но даже такой привилегии ему не оказали.

– Мне сознаваться не в чем, – сказал он.

– А я виновен, – ответил сокамерник. – Меня зовут Эдвард Арчер, если что. Вдруг придётся подружиться.

Это навряд ли. Юлиан не какой-то там зек, чтобы вступать в дружбу с закоренелыми преступниками.

– Я надолго здесь не собираюсь задерживаться, – проговорил он и откинулся на жёсткую подушку, надеясь, что Арчер потеряет его из поля зрения и перестанет разговаривать.

Но он не перестал.

– От тебя это не зависит. Следствие порой ведётся месяцами. Иногда после этого говорят "простите, мы ошибались и вы свободны". И всё. Это справедливо?

– Не совсем, – сказал Юлиан.

– Так как тебя зовут?

– Юлиан.

Фамилии своей он говорить не стал, потому что привык её не любить из-за того, что она досталась ему от отца, которого он совсем ещё недавно ненавидел.

Что подумал бы отец, увидев своего сына подозреваемым в убийстве года номер один?

– А я Эдвард. Говорил уже. Я знаю, за кого ты считаешь меня и поэтому не хочешь со мной общаться. Но я сразу сказал, что бояться меня не следует. Да, я виновен. Но я никого не убивал.

Намёк на то, что он лучше Юлиана, который порешил сразу троих знатных людей города?

– А за что вы здесь? – спросил он, явно не выражая тем самым никакого интереса.

– Как это обычно бывает – поддался на соблазн, не подумал и кое-что украл. Сказали, что в особо крупных размерах, хотя это была всего лишь коллекционная монета. Дело не в том, сколько украл, а у кого украл.

– И у кого же?

Сокамерник совсем не давал Юлиану подумать. Даже неизвестно, что сейчас лучше – допрос у Сорвенгера или это общение. Если слово "общение" здесь вообще хоть как-то уместно.

– У Стюарта Тёрнера. Слышал о таком?

– О да, – сказал Юлиан. – Я его ещё и видел. Не самый приятный человек.

– Похоже, что ты очень много знаешь, Юлиан. Теперь Тёрнер из кожи вылезет, но посадит меня. У меня нет никакого выбора.

Знакомая ситуация. Если хотят посадить, то посадят в любом случае. Безо всяких вариантов. Только кого-то на пару лет, а кого-то на несколько пожизненных сроков.

– Я тоже влез не в своё дело и поплатился за это, – сознался Юлиан.

– Так что же ты сделал тогда?

– Ничего я не делал. Я пытался разобраться во всём, но никому это не было нужно. Теперь меня спрятали сюда, чтобы не мешал.

Эдвард скрутил губы в трубочку и привстал с койки, так и оставшись сидеть на ней с задумчивым видом.

– Они могут использовать зелье правды, – спустя какую-то паузу сказал он. – Почему не делают так? Это же всё упростило бы.

– Наверняка, причины есть.

– Конечно есть. Во-первых, это ограничивает права и свободу человека. А во-вторых, это зелье можно обмануть. Если знать, что надеть или что принять перед допросом. В-третьих, это зелье токсично и негативно действует на психику.

Юлиан был уверен, что если бы ему дали зелье правды, он чудесным образом сознался бы в убийствах Дюкса, Спаркс и Карнигана. И ещё в парочке, о которых раньше не знал.

– Здесь никто не ценит права человека, – вздохнул Юлиан. – Правосудия в этом городе нет.

– Какая точная фраза, – согласился Эдвард. – Не думал, что услышу её именно от