Дневники: 1920–1924 - Вирджиния Вулф

«Times» говорится, что мои романы, по мнению некоторых, одни из лучших в наше время[865]. И все же я еще не до конца оправилась от депрессии, вызванной словами Марри в исполнении Сидни. Разве я не упоминала головную боль? Здравый смысл подсказывает, что, когда кровь отливает, мысли возвращаются. От них не отмахнуться. Странно, но солнечный свет совершенно не улучшает мое состояние.

26 августа, суббота.

Закончив свою утреннюю работу в 11:20 и написав целую страницу, что не так уж плохо, я, пожалуй, могу позволить своему мозгу отдохнуть в этом более приземленном месте. Сегодня прекрасный день – один из дюжины за все лето. Думаю, я мало что рассказала из сумбурных и беспорядочных событий июня, июля и августа. Лето представляется мне разбитым посудным шкафом – так много осколков и терзаний. Но сегодня все хорошо, а вчера мы впервые ездили в Чарльстон на автобусе. В конце концов, надо уважать цивилизацию. Эта мысль пришла мне в голову на днях посреди одной из улиц Брайтона с видом на холмы. Люди суетились, сновали туда-сюда, толкали друг друга плечами; холмы плавно поднимались в вверх. Но я вдруг подумала, что это уличное безумие лучше личного – более смелое. Нужно идти вперед, а не быть случайной улиткой, ползущей вверх по холму, на формирование которого ушло 2000 лет. Но, смею заметить, эта мысль была навязана мне, ведь сама я люблю холмы.

В Чарльстоне все как обычно. Крики Клайва в саду слышно издалека. Несса появляется из-под огромного пестрого одеяла астр и артишоков; не очень радушная; немного рассеянная. Клайв рвется из рубашки наружу, садится в кресло и весь бурлит. Затем входит Дункан, тоже невнятный, рассеянный и сильно закутанный в свои желтые жилетки, пятнистые галстуки и старые синие пиджаки с пятнами краски. Постоянно подтягивает брюки. Взъерошивает волосы. Однако я не могу отделаться от мысли, что мы все вместе растем в душевной атмосфере, а не ползем в разные стороны. И почему бы тогда не встать в позу и не бросить им вызов, скажем, хотя бы в вопросе шляп и чехлов для стульев? Конечно, в возрасте сорока лет… Несса, которая концентрируется лишь на чем-то одном за раз, с какой-то пассивной агрессией, вызвавшей у меня тревогу, отвела Л. в сторону – главным образом для того, чтобы обсудить с ним свое отношение к Мэри. Мы с Клайвом очень похожи в нашем бессистемном общении с людьми. Мы не концентрируемся; нас легко одурачить и запутать лестью; мы расширяемся и сжимаемся, болтаем и сплетничаем; в характерах моей сестры и мужа есть нечто более спокойное, стабильное и решительное. Действительно, они оба могут определить отношения и придерживаться их.

Что касается Дункана, то ему, полагаю, для живописи нужен покой. Он бы предпочел все так или иначе уладить. Мы видели абсолютно черного кролика и абсолютно черного кота, сидящего на дороге с вытянутым хвостом, напоминающим ремешок.

«Это так называемый меланизм[866]», – сказал Клайв, что прозвучало очень забавно, а еще вызвало у меня симпатию к нему. Почему абсурдные пустяки так влияют на меня, в то время как гораздо более серьезные вещи не производят никакого впечатления? И разве можно представить себе подобное у других людей?

«Улисс» не нравится мне все сильнее, то есть я считаю его все более и более несущественным и даже не утруждаю себя тем, чтобы разбираться. Слава богу, мне не нужно о нем писать. Кстати, Марри нынче из кожи вон лезет, приплетая мое имя и умеренно хваля[867]. По-видимому, это означает, что он переезжает в Лондон; напрашивается на ужин; но как бы то ни было, люди должны вставать и приветствовать его, когда он входит в комнату.

28 августа, понедельник.

Я опять начинаю заниматься греческим языком и должна составить план: сегодня 28-е; «Миссис Дэллоуэй [на Бонд-стрит]» надо закончить в субботу, 2 сентября; с воскресенья 3-го по пятницу 8-го займусь Чосером; главу о нем надо закончить к 22 сентября. А потом что? Написать следующую главу «Миссис Дэллоуэй», если у нее таковая будет; будет ли она о премьер-министре[868]? Все это надо успеть до нашего возвращения – скажем, до 12 октября. Затем я должна буду начать главу о греческом[869]. Итак, у меня есть время с сегодняшнего дня, с 28-го по 12-е, то есть чуть больше шести недель, но мне потребуются и перерывы. А что я буду читать? Одну пьесу Гомера на греческом; немного Платона; Циммерна[870], Шеппарда как учебник[871]; «Жизнь Бентли[872]». Если читать основательно, этого хватит. Но какую пьесу? И сколько Гомера? Что из Платона? Впрочем, есть ведь антология. Из-за елизаветинцев все сведется к «Одиссее»[873]. И надо еще немного почитать Ибсена[874], чтобы сравнить его с Еврипидом[875], Расина с Софоклом, возможно, Марло[876] с Эсхилом[877]. Звучит очень научно, но ведь можно и развлечься, а если нет, то и продолжать не стоит.

3 сентября, воскресенье.

Возможно, величайшей революцией в моей жизни станет смена пера – больше не придется мучиться с этим старым деревянным обрубком – люди жаловались на почерк. Но возникает другая проблема: чем его заменить?! Сейчас я использую Блэки [авторучку] не по назначению, то есть макаю в чернила. Надо бы читать последнюю бессмертную главу «Улисса», но мне жарко от бадминтона в саду; Л. постоянно шумит над головой[878], а через 35 минут уже обед, после которого я переоденусь, так как придут Сэнгеры; люди меня раздражают. Все время до вторника теперь расписано, поэтому рискну предположить, что это последний шанс сделать запись.

Прогуливаясь по церковному двору в пятницу вечером, я начала формулировать мысль: «Как странно, учитывая, насколько впечатляющи эти сельские церковные дворы и насколько они распространены…», – когда мы увидели Дору Сэнгер в сопровождении дородной жительницы деревни. При знакомстве оказалось, что это Дафна[879] – 16-летняя, милая, с прилизанными волосами, кареглазая девушка в макинтоше. Теперь я представила ее в возрасте шести или десяти лет, когда Чарли еще купал ее. Мы виделись с Сэнгерами и в субботу, а сегодня, повторюсь, они придут вечером посидеть и полюбоваться видом. Вернее, Дора будет любоваться. Чарли предпочитает духовные пейзажи. И, надо заметить, темы для разговоров у нас не заканчиваются. Стоит мне только задуматься, какой была греческая спальня в эпоху Перикла[880], как Чарли живо ее описывает.

Чарли, повторюсь, живо описывает сцены, и Дафна тоже очень хорошо информирована; как же очаровательны молодые – будто новые метлы! Ужасно хочется заглянуть им