Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга - Архимандрит Августин (Никитин)

«В России с 1872 г. существует коммунистическое революционное общество, которое в некоторых губерниях империи мало-помалу развивается, – писал испанский дипломат. – Этих революционеров здесь называют „нигилистами“, потому что они претендуют на то, чтобы свести все классы к одному, отменив власть Бога, царя и семьи… Эти молодые люди впервые заявили о себе полтора года тому назад, в Санкт-Петербурге, вызвав после веселой пирушки небольшие беспорядки перед Казанским собором, расположенным на главной улице города. Подрывные призывы, которые они провозглашали, и слова, обращенные против императора и императорской семьи, потребовали вмешательства нескольких агентов полиции, которые были избиты бунтовщиками; но люди из простонародья и извозчики, кучера, которые случайно проезжали там, и также несколько женщин, услыхавших дурные слова об императоре, добровольно пришли на помощь полиции, крепко всыпали студентам и сумели схватить часть из них, которая сегодня расплачивается за свои безумства в Сибири»[876].

Революционное движение в России усиливалось, что вылилось в ряд покушений на жизнь Александра II и многих правительственных лиц. 2 апреля 1879 г. Александр II, тотчас после нескольких выстрелов в него, молился в Казанском соборе перед Казанской иконой Божией Матери. Здесь же он вознес свои благодарственные молитвы 22 ноября 1879 г., по приезде из Москвы, где террористы намеревались взорвать поезд, в котором следовал император[877].

1 марта 1881 г. император Александр II погиб от брошенной в него бомбы. На императорском престоле Александра II сменил его сын – Александр III, чья жизнь также неоднократно подвергалась опасности. Необычную картину представлял Казанский собор в день приезда Александра III и его семьи, чудом избежавшей гибели 17 октября 1888 г. во время крушения поезда. Вокруг храма и внутри собора собрали воспитанников учебных заведений столицы, в присутствии которых император вознес благодарственную молитву перед Казанской иконой Божией Матери. На деньги, собранные прихожанами, в Казанском соборе устроили Голгофу, изображающую Распятого Господа с предстоящими: Богоматерью и св. Иоанном Богословом, подобно тому, как это устроено в Иерусалиме на св. Голгофе[878].

Вот как выглядело это сооружение в 1916 г.: «У богомольцев, входящих обычным путем со стороны Невского, взгляд прежде всего падает на Голгофу, помещенную напротив в правом приделе, в южных дверях собора: художественной живописи Распятие выделяется на фоне темно-голубой ниши с блестками звезд наверху и панорамой Иерусалима внизу. С задней стороны Креста скрытно помещены электрические лампочки, при вечернем освещении выделяющие его перспективно. 24 лампады, все в один уровень, широким полукружьем опоясывают вверху Крест. Терновый венец под стеклом, гвоздь, камень живее рисуют Страсти Христовы. По обе стороны ниши – иконы Богоматери и Иоанна Богослова, за ними поодаль – явление Богоматери преподобному Сергию и святые (небесные покровители. – а. А.) времени 1888 г.: Голгофа сооружена в память спасения Государя Александра III с августейшим семейством от крушения в Борках 17 октября этого года»[879].

В 1884 г. настоятелем Казанского собора стал протоиерей Александр Алексеевич Лебедев (1833–1898). Воспитанник Московской Духовной Академии, в 1874 г. он назначен на приход в Прагу, а с 1877 г. летом служил в церкви в Карлсбаде (ныне – Карловы Вары, Чехия). После перемещения в Санкт-Петербург о. Александр состоял также членом учебного Комитета при Св. Синоде. Его перу принадлежит целый ряд статей и монографий[880].

Одним из клириков Казанского собора был также протоиерей Михаил Ильич Соколов (1845–1895), писатель и церковно-общественный деятель. При его активном участии в 1881 г. организовано «Общество распространения религиозно-нравственного просвещения духе Православной Церкви». В Казанском соборе прот. Михаил и его друзья, члены «Общества», вели духовные беседы. Он же устроил при Казанском приходе бесплатную столовую для бедных; здесь они могли получить также одежду и кров над головой. Отец Михаил являлся автором нескольких учебников для гимназий и начальных училищ[881].

В 1894 г. скончался император Александр III, и на российский престол взошел его сын – Николай II. После коронации в Москве императорская чета вернулась в столицу, и 23 июня 1896 г. Николай II с супругой прибыли в Казанский собор. Здесь их приветствовал митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий (Раев; 1892–1898). После молитвы перед чудотворной иконой их осенили иконой Спасителя и копией Казанской иконы Божией Матери, а затем они приняли обе иконы в дар от владыки Палладия[882].

Век XX…

Начало ХХ столетия – эпоха Серебряного века в русской поэзии. Церковная тема стала ее неотъемлемой частью, что отразилось и в творчестве Александра Блока. Он часто встречался со своей невестой Л.Д. Менделеевой у Казанского собора. Поджидая свою избранницу у стен храма, поэт изучал его убранство. В дневнике Блока (1901–1902 гг.) имеется такая запись: «На двух фронтонах Казанского обора над группами эллинского типа написано: „Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего“. А на среднем: „Благословен Грядый во имя Господне“»[883].

А вот что пишет поэт о прогулке с невестой: «Один раз мы ходили очень долго. Сначала пошли в Казанский собор (там бывали и еще), а потом – по Казанской и Новому переулку – в Исаакиевский»[884].

Об очередной встрече Любовь Дмитриевна оповещалась запиской. Одна из них датирована 17 января 1902 г.: «Если в один из трех дней Вы не будете у собора от 8–10 вечера, Вам угрожает тоска на всю жизнь без оправданий. Последние отклики еще не замерли, последняя мысль о любви еще жива в нетленности памяти – будьте у собора и не смущайтесь, встречаясь с сумраком непрестанной гармонии»[885].

Из воспоминаний Л.Д. Менделеевой-Блок: «Раз идя по Садовой улице мимо часовни у Спаса на Сенной, я заглянула в открытые двери. Образа, трепет бесчисленных огоньков восковых свечей, припавшие, молящиеся фигуры. Сердце защемило от того, что я вне этого мира, вне этой древней правды… Я пошла дальше и почти машинально вошла в Казанский собор. Я не подошла к богатой и нарядной в брильянтах, чудотворной иконе, залитой светом, а дальше, за колоннами, остановилась у другой Казанской, в полутьме с двумя-тремя свечами, перед которой всегда было тихо и пусто. Я опустилась на колени, еще плохо умея молиться. Но потом это стала моя и наша Казанская, к ней же приходила за помощью и после смерти Саши. Однако и тогда, в первый раз, пришли облегчающие, успокоительные слезы. Потом, когда я рассказала, Саша написал:

Медленно в двери церковные

Шла я душой несвободная…

Слышались песни любовные,

Толпы молились народные.

Или в минуту безверия

Он мне послал облегчение?

Часто в церковные двери я

Ныне вхожу без сомнения.

И бесконечно глубокие

Мысли растут и желания,

Вижу я небо далекое,

Слышу я Божье дыхание.

Падают розы вечерние,

Падают тихо, медлительно.

Я же молюсь суевернее,

Плачу и каюсь мучительно.

Я стала приходить в собор к моей Казанской и ставить ей восковую свечку… В сумерки октябрьского дня (17 октября) я шла по Невскому к собору и встретила Блока. Мы пошли рядом. Я рассказала, куда иду и как все это вышло. Позволила идти с собой. Мы сидели в стемневшем уже соборе на каменной скамье под окном, близ моей Казанской… Так начались соборы, сначала Казанский, потом и Исаакиевский…»[886]

В начале ХХ столетия столичная общественность поднимала вопрос об очистке от «поздних наслоений» территории, прилегающей к Казанскому собору. В 1909 г. в журнале «Старые годы» появилась краткая заметка на эту тему. «Казанский собор красится в слишком густой цвет, чудесный скверик его закрыт тремя довольно безобразными лавочками, а совершенно несравненная решетка, отделяющая его от институтского сада, забита листовым железом, – писал искусствовед В. Курбатов. – Неужели Академия (художеств) не могла бы добиться уничтожения лавочек, открытия решетки и каменных пьедесталов?»[887]

А между тем приближались две памятные даты: столетие со времени освящения Казанского собора (1811 г.) и столетие со дня кончины архитектора А.Н. Воронихина (1814 г.). Это дало повод к тому, чтобы еще раз напомнить о прежней проблеме. В октябре 1910 г. искусствовед Иван Фомин писал: «Через три года юбилей Воронихина, строителя Казанского собора. И по отношению к нему есть такой же случай почтить достойным образом память строителя, открыв одну из его построек, в настоящее время ниоткуда не видную. Это решетка Казанского собора. В одном из архивов мне удалось найти интересный воронихинский проект построения второй колоннады Казанского собора. Из этого проекта ясно, какое большое значение придавал Воронихин полукруглой площади с западной стороны собора. Вот бы где поставить памятник строителю его! Так поступили бы, конечно, в любой другой столице, где ценят и берегут то, что составляет украшение города. Так должны поступить и мы, и это было бы лучшим способом отпраздновать юбилей знаменитого зодчего»[888].